– Ненавижу эту игру, – объявил он, валясь на живот в траву. Он просто не понял, что только что видел действительно самые большие свои желания.

– Скажи мне, – сказал я, присаживаясь рядом, – почему ты хочешь умереть и вернуться к жизни?

– Просто это здо́рово, – ответил он, глядя в сторону.

– Но почему, Тедрос? Почему?

– Потому что… – Он ненадолго задумался, склонив голову набок. – Потому что если я могу умереть, а затем ожить, никто не сможет сделать мне больно.

– Ах, мальчик мой, – вздохнул я. – Боюсь, что способность оживать после смерти от боли тебя не избавит. Скажу больше, чем дольше ты проживёшь, тем сильнее хлебнёшь горя. Потому что жизнь всегда будет доставлять тебе переживания, при этом далеко не всегда приятные.

– Мне не нравится, когда мне делают больно, – снова отвернулся в сторону Тедрос.

– А кто тебе делает больно?

– Никто, – насупился он. – У меня всё в порядке.

– Так ты, значит, счастливец, потому что я, например, чувствую боль. Сильную.

– Правда? – вновь повернулся он ко мне. – А где у тебя болит?

– Здесь, – приложил я ладонь к своему сердцу.

– А, – понимающе кивнул Тедрос. – И кто же тебя обидел?

– Тот, кого я очень сильно любил, – ответил я.

– Меня тоже, – снова кивнул Тедрос. Затем он шмыгнул носом и свернулся калачиком, привалившись к моей ноге. – А когда уйдёт эта боль?

– Она уйдёт сразу, как только ты с ней подружишься. Когда увидишь, что боль – это не то, чего нужно бояться или от чего следует бежать, но она важная часть тебя. Такая же важная, как любовь, надежда или счастье. Всё это, и боль в том числе, – это кусочки твоего сердца, и все они одинаково важны для тебя. Если не обращать на боль внимания или прикинуться, что её вовсе нет, не означает прогнать её. Это просто будет означать, что ты не целиком, не полностью используешь своё сердце. И вскоре этот кусочек твоего сердца может засохнуть и вообще отвалиться прочь. Мы этого не хотим. У сильного короля должно работать всё его сердце. И вот что интересно: когда ты станешь достаточно смелым, чтобы радоваться боли, обнимать её и бесстрашно смотреть ей в лицо, она… неожиданно исчезает.

Тедрос сидел молча, опустив голову и глядя своими синими глазами себе на грудь, на то место, где должно быть сердце. Затем снова повернулся ко мне.

– Что произошло с твоим желанием волшебника?

Я наклонился вперёд и вздохнул.

– Ну же, отдай его мне, – взмолился принц.

– У меня его нет, Тедрос.

– А если бы было, ты бы мне его отдал?

– Нет.

– Тогда я найду его и украду. Или у другого волшебника его желание отберу. И не скажу тебе об этом. Во всяком случае, пока ты сам не расскажешь, чего ты хотел пожелать. Чтобы умереть и вернуться, как я?

– О нет. Когда придёт моё время умереть, мне не нужно будет возвращаться назад, – ответил я.

– Но почему? – удивился Тедрос. – Почему не жить вечно?

– Потому что работа будет закончена, милый мой, – взъерошил я ему волосы.

– Всегда ты ерунду какую-то говоришь, – проворчал принц и подался вперёд, чтобы снова погрузить свой палец в воду.

– А теперь сосредоточься… – сказал я. – Думай. Сильно-сильно думай о том, чего тебе больше всего хочется.

Рыбки замелькали в воде, их чешуйки стремительно меняли цвет, становились то серо-голубыми, то золотистыми, то красноватыми. Наконец, возникла картина, на которой маленький принц увидел самого себя с отрубленной, с закрытыми глазами головой, которую он держал под мышкой.

– Мерлин, я сделал это! Я мёртвый! Как Зелёный рыцарь! – завизжал Тедрос, глядя на изображение в пруду. – Я сделал так, чтобы это сбылось! Смотри, Мерлин, смотри!

– Я вижу, Тедрос.

Он гордо присвистнул, подпрыгивая и указывая пальцем на своего двойника с отрубленной головой… затем неожиданно притих, словно только сейчас осознав до конца, что желанию воскреснуть предшествует необходимость умереть. Его улыбка растаяла, взгляд сделался тревожным. Теперь он принялся рассматривать картину внимательнее, изучал спокойное выражение лица на своей отрубленной голове, наверняка по-новому думал о своём желании, о том, что эту смерть он выбрал, чтобы доказать самому себе, что может стать ещё сильнее, вернувшись назад. И страх смерти покинул его, сменился новым ощущением своей силы.

Его отрубленная голова на картине внезапно широко открыла глаза и прокричала, оживая:

– Ку-ку!

Тедрос закричал и помчался прочь.

– Но ты же сам говорил, что хочешь воскреснуть, разве нет? – спросил я, когда нашёл его.

Но он лишь крепко вцепился в мой плащ. Его страх давно прошёл, но где-то в глубине души Тедрос понимал теперь, что настала и наша с ним маленькая смерть – подошли к концу дни, когда мы были вместе.

С тяжёлым сердцем я покинул Камелот. Меня мучили мысли о том, что станется в ближайшие годы с Артуром и его сыном. Но после нашего последнего урока в лесу я твёрдо знал две вещи о принце Тедросе.

Первая: он не станет бояться смерти, когда ему придёт время умереть.

И вторая: он непременно украдёт у какого-нибудь другого мага его желание волшебника. При первой же возможности украдёт.

Яблоко.

То самое, что дала ему Леди Озера.

Оно хранилось во внутреннем кармане камзола Тедроса, рядом с его сердцем.

Мне этот прощальный подарок казался странным, поскольку в нём не могло быть никакого волшебства – почти все магические силы давно покинули хозяйку Озера. Но я же своими глазами видел, как Тедрос что-то шептал ей на ухо, и на лице Леди появилась благодарная улыбка, а затем она выудила из воды и преподнесла это яблоко как истинный дар любви. Я предположил тогда, что Тедрос простил Ниневе все её грехи, сказал, что по-прежнему любит её и восхищается ею и что она получит покой, о котором мечтает… Но сейчас мне начинало казаться, что я что-то упустил или неправильно понял.

Тедрос не просто говорил Леди Озера любезности, он чего-то хотел от неё.

Собственно говоря, я отлично знал, что именно хотел получить от неё Тедрос. Её желание волшебника, вот что.

И сказал ей возле озера что-то такое, после чего она не смогла отказать ему.

Вот какие мысли неслись у меня в голове, пока по полу катилась другая, отрубленная голова Тедроса. Словно повторялась сцена, нарисованная много лет назад рыбками желания. Зажатый на лестничной клетке, я быстро просчитывал все варианты. Мои запястья при этом были скованы, как и у всех пленников, общей цепью, в крови пылал юношеский адреналин.