утратившим всякую свободу и свою честь манекеном. Величие, конечно, прекрасно, но оно осталось в прошлом. Как я завидую вашей счастливой судьбе. Вам и вашим храбрецам предстоят великие дела. С какой охотой я поменял бы свою пурпурную мантию консула на эполеты бригадного генерала под вашим командованием! Очень хочется, чтобы обстоятельства позволили мне прибыть к вам и помочь».

Генерал Жан-Виктор Моро получил множество инструкций от Бонапарта, в которых детально был разработан план действий французских армий против австрийцев. Однако действовал противоречиво, что подвергло блестящий план крушению. Невозможно было преодолеть упрямство генерала Моро, момент был упущен, а снять генерала Моро у первого консула не получалось, положение его в правительстве было недостаточно прочным, он не мог конфликтовать с генералом, у которого были сторонники в обществе. Критическое положение заставило первого консула Бонапарта возглавить резервную армию.

Вести шли одна за другой: генерал Массена сдал Геную, вся французская армия с оружием была отправлена в Ниццу, а на севере генерал Ланн с ходу взял город Иврие, который открывал вход в долину. 13 июня 1800 года Бонапарт в 10 часов утра прибыл в Сан-Джулиано, осмотрел равнину, увидел три деревни, одна из них была ключевой, деревня Маренгу. По сведениям разведки Бонапарт знал, что австрийские генералы вовсе не думают атаковать французов; если начнется сражение, то они, скорее всего, начнут отступать в различных направлениях, и на этот счет Бонапарт предусмотрел расставить свои войска. Но утром 14 июня Бонапарта разбудил пушечный выстрел. Оказывается, австрийцы начали наступление. А у Бонапарта всего лишь пятнадцать пушек, а у австрийцев их сотни. А накануне он отослал две дивизии Дезе к Нови-Дагуре. Тут же вызвал курьера и написал записку: «Я думал, что первым атакую противника, а он меня опередил. Возвращайтесь, ради бога, если только можете!»

Под шквальным огнем австрийцев французы начали отступать. К тому же у французов кончились патроны. «К нам в самый безнадежный момент, – вспоминал один из очевидцев этого сражения, – подоспели человек восемьсот из консульской гвардии; каждый нес завернутые в рабочий халат несколько сот патронов; их приход спас нам жизнь».

Бонапарт с башни Сан-Джулиано видел отступление своих батальонов, еще миг, и произойдет непоправимое – бегство французов. Он тут же дал приказ своей гвардии наступать. И снова свидетельствует очевидец сражения:

«Как здорово! Их блестящая атака дала нам возможность передохнуть почти час, мы вновь обрели уверенность в себе… Оглянувшись, мы увидели консула. Он сидел на верхушке рва у небольшой дороги на Алессандрию, держа за уздечку лошадь. Он не слышал свиста долетавших до дороги пуль. Когда мы поравнялись с ним, он вдруг вскочил в седло и галопом помчался за нашими рядами, громко закричав: «Мужайтесь, солдаты! Резервы на подходе. Держитесь!» Солдаты дружно заорали: «Да здравствует Бонапарт!»

Вся равнина уже усеяна ранеными и телами мертвых, которых некогда оттаскивать. Нужно было успевать повсюду. Огонь наших батальонов с тыла задерживал наступавших, но эти проклятые патроны отказывались влезать в раскаленные стволы наших ружей; приходилось на них мочиться, чтобы поглубже протолкнуть патрон. Такая процедура заставляла нас терять много времени… Мы уже пали духом. Было 2 часа пополудни.

– Кажется, баталия проиграна, – говорили наши офицеры.

Штабисты, окружившие Бонапарта, не скрывали беспокойства. Дезе, который в этот момент все же появился на поле сражения со своими свежими силами – 9 тысячами человек, – тоже был такого мнения. Он все время повторял: «Да, баталия проиграна!»

В 2 часа дня австрийцы были абсолютно уверены, что победили французов, украсив кивера зелеными веточками. А в это время при виде показавшихся батальонов генерала Дезе генерал Бонапарт приказал солдатам Бертье перейти в наступление. И тот же очевидец этой битвы увидел, как австрийцы пытались обойти стройное движение солдат Дезе, но вдруг французы раздвинулись, показались пушки, «на головную часть их колонны обрушилась огненная молния. На их головы пролился железный ливень пуль, снарядов и ядер. Повсюду барабаны били «атаку». Развернувшись, французы бросились на австрийцев. Они при этом не кричали, они ревели!»

Часа через два солдаты и офицеры генералов Бертье и Дезе торжествовали полную победу, австрийцы потерпели очередное поражение. Но в этой битве погиб 32-летний генерал Луи-Шарль-Антуан Дезе де Вегу, успевший по записке Бонапарта вернуться со своими батальонами к Маренго и сокрушить австрийцев.

В тот же вечер 14 июня генерал Бонапарт писал в Париж: «Скоро буду в Париже. Больше ничего не могу сказать, ибо пребываю в глубокой скорби по человеку, которого так любил и которого уважал гораздо больше всех других».

Генерал Дезе был похоронен в часовне богадельни на Большом Сен-Бернарском перевале.

15 июня австрийские парламентеры договорились с первым консулом республики Бонапартом о перемирии при условии немедленного вывода австрийских войск из Мантуи, освобождения всего Пьемонта и Ломбардии, при этом вся артиллерия должна оставаться в местах расположения.

18 июня Бонапарт писал консулам в Париж: «Сегодня, несмотря на то что могут сказать по этому поводу наши атеисты в Париже, я организую большую церковную службу с исполнением «Те Деум» в кафедральном соборе Милана. Надеюсь, французский народ доволен действиями своей армии».

22 июня один за другим в Париж прибыли курьеры от генерала Бонапарта с сообщением о победе французской армии при деревне Маренго. В Париже началось безумное веселье.

«Начиная с полудня, – сообщается в донесении полиции, – с первым выстрелом из пушки большая часть рабочих покинула свои рабочие места и высыпала на улицы, чтобы послушать последние новости. Они собирались возле развешанных по приказу правительства префектом полиции плакатов по всему городу и, прежде всего, в предместьях. К крикам «Да здравствует Бонапарт!» присоединялись и довольно игривые, на грани непристойности возгласы, скабрезные шутки, вызывающие всеобщее веселье. В предместьях все были удивлены откровенностью, с которой все говорили о наших потерях и о французах, взятых в плен. «Сейчас не так, как прежде, – слышалось на улице Виктор. – По крайней мере, от нас ничего не скрывают и мы знаем всю правду».

В кабаре все пили за здоровье первого консула, за армию и республику. По сведениям очевидцев, «в течение двух дней Париж пребывал в состоянии сильнейшего опьянения».

Но, как свидетельствуют источники, в этот момент началась и государственная служба первого консула, подписавшего постановление правительства, по которому «со второго семестра VIII года государственная рента и государственная пенсия будут выплачиваться в звонкой монете». Аристократы Сен-Жерменского предместья и других районов, роялисты и якобинцы победу Бонапарта при Маренго рассматривали как катастрофу, надеялись на военное поражение первого консула, а затем и его свержение, а получалось наоборот, его режим только укреплялся. Буржуа и простонародье в своих