ее самодержца! – С этим последним возгласом старый фельдмаршал стал на колени» (Михайлов С. С. 471–472).

«Мы, сказать прямо, остолбенели, – вспоминал Багратион, – и все невольно двинулись поднять старца героя… Но Константин Павлович первый быстро поднял его, обнимал, целовал его плеча и руки, и слезы из глаз его лились. У Александра Васильевича слезы падали крупными каплями. О, я не забуду до смерти этой минуты… Я был в незнакомом мне положении, в состоянии восторженном, в таком, что, если бы явилась тьма-тьмущая врагов или татар с подземными духами предстало предо мною, – я готов бы был с ними сразиться… То же было и со всеми тут находившимися…

И старший после Суворова Дерфельден начал:

– Отец наш Александр Васильевич! Мы видим и теперь знаем, что нам предстоит… Все перенесем и не посрамим русского оружия! А если падем, то умрем со славою!.. Веди нас куда думаешь, делай что знаешь: мы твои, отец! Мы русские!

– Клянемся в том пред сильным Богом! – воскликнули все вдруг» (Там же. С. 473).

28 октября 1799 года фельдмаршал Суворов был произведен в генералиссимусы российских войск. Его битвы в Италии, особенно беспримерный Швейцарский поход, вошли в золотой фонд мирового воинского искусства.

«Армия северных варваров прошла пол-Европы, – писал В.О. Ключевский, – и показала себя человечнее, дисциплинированнее наиболее дисциплинированных и цивилизованных европейских армий, не говоря о самоотверженности. В Муттене голодные русские ничего не тронули у обывателей, великий князь Константин на свои деньги скупил съестное для солдат. И Суворов был силен нравственными средствами военачальника более, чем стратегической и тактической механикой, влиянием на войска и волей». Возможно, что и так, но император Павел наконец-то понял, что он ошибся в выборе союзников, они по привычке загребали жар чужими руками, прежде всего руками русских солдат и офицеров. Австрия и Великобритания не оказали должной помощи русской армии. В октябре 1799 года последовал разрыв дипломатических отношений России и Великобритании. Это вызвало недовольство в просвещенных кругах России. Русский посол в Великобритании граф Семен Воронцов и вице-канцлер граф Никита Петрович Панин пытались противодействовать этому, но безуспешно. Граф Ростопчин, главный член в Коллегии иностранных дел, был за разрыв торговых отношений с Великобританией. Император Павел поддержал графа Ростопчина, а граф Никита Панин был удален с поста вице-канцлера. Но за это время граф Панин не раз беседовал с великим князем Александром, с графом Паленом, со многими царедворцами, недовольными внешней и внутренней полиикой России; не раз беседовали с английским послом в России.

Граф Николай Румянцев все время был при дворе, он, как придворный сановник высшего класса, должен был вести надзор за придворными чинами и служителями. В апреле 1797 года граф Румянцев в день коронации Павла был награжден «очень ценною табакеркою с портретом Его Величества» (Майков).

Однако 6 сентября 1798 года в безоблачном небе, сиявшем над обер-гофмейстером графом Румянцевым, разразилась гроза. За тесную связь с императрицей Марией Федоровной и ее фрейлиной Нелидовой и за другие «козни» против него Павел приказал уволить графа Румянцева со службы с предписанием ехать ему в чужие края. Истинная причина гнева монарха осталась тайной. Вместо графа Румянцева обер-гофмейстером стал Иван Андреевич Тизенгаузен.

Бурную деятельность, как и прежде, проявлял сенатор и поэт Гаврила Державин.

В это время из белорусских местечек стали поступать жалобы в Сенат и в письмах императору Павлу, что землевладелец Семен Гаврилович Зорич, известный в Петербурге как любовник Екатерины II и как отважный генерал, обижает их, а сам проживает в своем шкловском имении, «с пышностью владетельного принца». Правда, Зорич основал в Шклове училище, которое потом стало кадетским корпусом для малоимущих дворян, кое-что он сделал и для благоденствия своих крестьян.

Имения Зорича принадлежали когда-то князю Чарторижскому, но при разделе Польши эти земли отошли к Российской империи, Екатерина II подарила их Зоричу в знак милостивых услуг.

В июне 1799 года Державин по велению императора выехал в город Шклов Могилевской губернии, с ним ехали чиновник и двое крепостных. Державин хорошо знал историю Зорича, знал и о том, что тот запутался в долгах. При императоре Павле Петровиче по-прежнему действовала группа любимца императора Кутайсова, государственного казначея графа А.И. Васильева, генерал-прокурора князя П.В. Лопухина. Державин знал, что в Белоруссии дешево продавались имения, а имение Зорича как раз подходило по аппетитам Кутайсова.

Державин послал несколько писем императору, но неожиданно получил уведомление от нового генерал-прокурора Беклешова, что ему велено возвращаться в Петербург. Дело не было доведено до конца.

В начале 1800 года Державин готовился поехать в Вятскую губернию для проверки ревизии, которую представили императору сенаторы И.В. Лопухин и М.Г. Спиридов. Потом император передал под опеку Державину дело Натальи Алексеевны Колтовской, которая вела тяжбу с мужем. При встрече с Колтовской Державин понял, почему император был озабочен делом Колтовской, – внешне она была очень привлекательна.

Неожиданно Державин получил высочайший рескрипт императора:

«Господин тайный советник Державин!

По дошедшему до нас сведению, что в Белорусской губернии недостаток в хлебе и некоторые помещики из безмерного корыстолюбия оставляют крестьян своих без помощи к прокормлению, поручаем вам изыскать о таковых помещиках, где нуждающиеся в пропитании крестьяне остаются без помощи от них, и оных, имения отобрав, отдать под опеку и распоряжением оной снабжать крестьян из господского хлеба, а в случае недостатка заимствовать оный для них на счет помещиков из сельских магазейнов. Казенные же имения, состоящие во временном владении, в таком случае из оного тотчас обратить в казенное ведомство и предоставить распоряжению казенной палаты, давая знать об оном нашему генерал-прокурору с точным показанием, кем какое чрез то, где в казенном имении расстройство произведено. Пребываем вам благосклонны.

Июня 16 дня 1800 года. Павловск. Павел».

Генерал-прокурор Петр Хрисанфович Обольянинов, с которым Державин был в приятельских отношениях и которому он рассказал о поездке в Белоруссию, сказал:

– Гавриил Романович! У меня к вам будет дополнительная просьба, тоже с разрешения императора. Вот вам официальное письмо с уведомлением, что в случае недостатка хлеба у владельцев или в запасных магазинах, к вам в Витебске присоединится провиантский комиссионер. И еще вот что. Высочайшая воля есть, чтобы ваше превосходительство обратили особливое внимание и примечание на винокурни, владельцы которых скупают у крестьян хлеб, спаивают народ, и подали свое мнение о всех местных обстоятельствах.

На следующий день Кутайсов доставил 2 тысячи рублей на путешествие Державина, не забыв дать наставление о покупке дешевого имения.

С 19 июня до середины октября Державин пробыл в Белоруссии, несколько дней в Витебске, потом в селе Дубровне, некогда принадлежавшем Потемкину,