— А ты проницательней, чем я думал, — заметил Проглот.

— Я разбираюсь в этом вопросе, — сказал Михаэль. — Так вот, знайте, что, когда мы вернулись в отель, это пристанище богатства, я ласково упрекнул господина Солаля в излишней терпеливости и призвал к его чести мужчины. Как можно, сказал я ему, такой арахисовый крем, такая сладостная, наделенная всеми четырьмя необходимыми округлостями, и что, Ваше Всемогущество будет ждать до завтра возможности всем этим насладиться? Короче, я предложил ему разрешить мне умыкнуть эту красотку из хорошей семьи, и похищение осуществить без его участия, чтобы самому стяжать славу. Это мое дело, сказал я ему, и я от таких дел молодею. Вняв моим доводам, он согласился, разрешив мне даже взять вас с собой, и вручил письмо к своей даме сердца. Велика милость моего прекрасного господина. Я тогда сразу отправился под окно комнаты, где она делала вид, что слушает своего бычка, а тот ведет с ней серьезные беседы, вместо того чтобы делать с ней то, что обычно происходит между мужчиной и женщиной, например, этот кретин пересказывал ей беседы, которые имел с директорами и министрами, а это ведь совершенно неинтересная тема для молодой женщины, наделенной всеми достоинствами и нуждающейся в поддержке. Сквозь щелку в ставне я видел, как она кусает губы, подавляя зевоту, а потом возвращает на лицо свою обычную застывшую улыбку, пока рогоносец с восторгом рассказывал ей о всяких знаменитостях. Но внезапно он прервался, похоже было, что он сообщил ей о своих проблемах с кишками и нужде отправиться в отхожее место, а эту нужду, как известно, следует всегда скрывать, ибо ничто так не расхолаживает красавицу. Затем этот бессильный глупец удалился, я постучал в окно, и она открыла, даже не удивившись, что видит меня, поскольку я был ей представлен ее возлюбленным. Встав на одно колено, я передал ей письмо, наделяющее меня полномочиями и поручающее мне отвезти ее этой ночью в место, называется оно Донон, где танцы и чудесное фруктовое мороженое, ведь танцы — отличная подготовка к основному занятию.

— Вот безрассудный расточитель! — проворчал Маттатиас. — Бог знает, сколько там с него сдерут за обычное фруктовое мороженое.

— В этой записке было еще несколько слов о каждом из вас, чтобы ее не слишком поразил ваш вид.

— А что он сказал обо мне? — жадно спросил Проглот.

— Что ты своего рода гений, что меня сильно удивило.

— Почему своего рода? — возмутился Проглот. — Ну ладно, потомки рассудят. А что до своего удивления, то ты, бычий ум, держи его при себе.

— А обо мне он что сказал? — спросил Соломон.

— Тихо! — закричал Проглот. — Пусть говорит тот, кто вправе говорить! Ну, и что она ответила на записку?

— Ну да, она произнесла мелодичным голосом свой ответ, который я слушал затаив дыхание, и она сказала, что, конечно же, встретится с господином сегодня ночью, но неизвестно, в каком часу, потому что она не знает, когда опять окажется одна. Да, одна, так она и сказала. Оцените, друзья, какая деликатность! Другая бы сказала, что не знает, когда избавится от своего рогача. Или, например, я сбегу сразу, как ненавистный захрапит. Но это — воспитанная особа. И заметьте еще, что, хотя она занимается с нашим господином самым главным делом и всячески скачет с ним в кровати, на протяжении всей нашей встречи в саду она говорила ему «вы». Таковы дамы благородного происхождения, всякие княгини и герцогини, в постели они гарцуют и прыгают, но вне постели — сама сдержанность и церемонность. Итак, поведав мне свой ответ, она подала мне руку для поцелуя, и я умчался, на прощанье встав в мужественную позу, уперев руку в бок и бросив ей страстный взгляд. А теперь, Соломон, наливай!

Сев кружком и утолив жажду. Доблестные закусывали солеными фисташками. В торжественной ночной тишине раздавались лесные шорохи, и обиженный соловей возносил к небесам свою вечную жалобу.

— А лошади-то зачем? — спросил Соломон, когда закончились фисташки.

— Одна для нее, другая для меня, — ответил Михаэль.

— Но почему именно лошади?

— А ты слышал где-нибудь, о, невежда и сын невежды, чтобы дам похищали как-нибудь иначе, чем верхом, особенно если они замужем?

— Я не знал, — сказал Соломон. — Ладно, теперь буду знать, не сердись, пожалуйста.

— Кстати, господин был в восторге от моего предложения про лошадей.

— А я вот — буркнул Маттатиас, — я совершенно не в восторге, и заявляю, что племянник Салтиеля сумасшедший и не заслуживает-таки ни своей высокой должности, ни долларов, которые ему платят! Расточитель, говорю вам!

— А ты вот мудрый и благоразумный, — сказал Михаэль, — но краше от этого не становишься.

— Тогда зачем дымящая повозка? — спросил Соломон.

— На случай, если она не захочет ехать верхом.

— Правильно, — одобрил Соломон. — Так будет вежливо, пусть дама сама выбирает. Ты сказал, она очень красива?

— Как майская розочка. Кроме того, она показалась мне очень подходящей для всяких нужных движений бедрами, потому что она тугая и упругая, как итальянская макаронина, и к тому же спереди и сзади подобна молодой слонихе. Задик мягкий, как перина! Ах, наш господин умеет их выбирать! Какой же лакомый кусочек на ночь! Сладкая, как пирожок с медом, роскошная, как дочь паши! И рот, созданный для поцелуев разряда четверократный арабеск с наложением. — (Соломон отпрянул, волосы его встали дыбом.) — С другой стороны, наблюдая давеча через щелку в ставне, я заметил, что ее этот надоеда, если судить по носу, не особенно-то отличается мужской силой, и, соответственно, она должна его люто ненавидеть. Ведь всем известен тот факт, что женщины любят большие носы, они символизируют мужественность и обещают достойные пропорции. И уж будьте спокойны, она найдет способ отделаться от своего бычка и с минуты на минуту появится здесь, колыхая задом! Я это вам точно говорю, учитывая, какой я знаток в данном вопросе.

— Если дама случки ждет, мужа мигом проведет, — сочинил на ходу Проглот и улыбнулся своему таланту, при этом Маттатиас даже перестал жевать свою резинку и сплюнул с негодованием, а Соломон схватился двумя руками за голову, разрываясь между восхищением перед такой красивой дамой и почитанием Десяти Заповедей.

— Персик, — вздохнул Михаэль, задумчиво наблюдая за дымными узорами, выплывающими из его ноздрей.

— Хоть двадцать раз персик, — сказал Маттатиас, — но, пока мы ждем этого персика, счетчик на той паровой телеге работает, и швейцарские франки падают в карман гоя, что сидит в той безлошадной повозке, производящей адский шум. Вот хорошая профессия! Сидишь себе, ничего не делая, за рулем, и каждая минута приносит тебе новые сантимы!

— Никогда мне не встречалась дама, которую было бы так приятно оседлать, и притом, прямо специально для этого созданная, — мечтательно сказал Михаэль. — Она напоминает мне ту рыженькую из Кефалонийского дворца, тоже была превосходна в некоторых делах, у нее был единственный недостаток: во время этих дел она говорила по-английски.

— Но как же так, — перебил Соломон, — если она замужем, как она согласилась пойти в то место, где мороженое, танцевать с другим мужчиной?