оседающее на землю тело и сунул его застывшему от изумления рабочему. А снаружи тем временем гремело:

— Да-а-амы и гос-по-да… на центра-а-альном ма-не-же… Летающие Сантелли!

— Andiamo, — сказал Джонни со зловещей ухмылкой и взял Марио под руку.

Тот протянул свободную руку Томми, и они трое, обнявшись, вышли под свет прожекторов. Там к ним присоединилась Стелла, спустившаяся с помоста для оркестра. И здесь Томми понял: какова бы ни была причина — пусть даже необходимость сплотиться перед лицом чужака — Марио снова стал самим собой.

Через несколько часов Марио сидел на нижней полке, обхватив голову руками. Он был бледный и осунувшийся, но, увидев входящего в купе Томми, тихо рассмеялся.

— Коу Вэйленд нормально сел на поезд?

— Что с ним сделается, — ответил Томми. — Только злой, как взбесившийся слон. Черт, Марио, да его так и подмывает кого-нибудь убить.

Марио горько хохотнул.

— Сперва ему придется признаться, что он пьет перед шоу, а я не могу представить, как он это сделает. Ну и денек выдался, а?

Он встал, взял Томми за плечи и нежно приобнял.

— Везунчик… — умоляюще произнес он.

Томми оттолкнул его.

— Катись к черту. За кого ты меня принимаешь?

— Хочешь, чтобы я на колени встал?

Хватка на плечах усилилась, и Томми дернулся, испуганный яростью в интонациях и железных пальцах. Марио, заметив это, разжал руки. Врезался в полку и что-то пробормотал на итальянском.

— У нас был трудный сезон, — сказал Томми, вздрагивая. — Я думал, мы справляемся. А ты начинаешь эту фигню в раздевалке… чуть мне плечо не вывихнул…

Он отвернулся, боясь расплакаться при воспоминании о пережитых боли и унижении.

— Иногда я думаю, что ты свихнулся!

— Я так себя веду, да? Везунчик, тебе станет легче, если я скажу, что мне до смерти стыдно?

Не стало. Наоборот, сделалось хуже.

— Ты всегда такой, — сказал Томми, продолжая стоять спиной. А затем жалобно спросил: — Марио, что мы будем делать? Так и будем играть друг у друга на нервах? Может, ты хочешь на время разойтись, отвлечься на кого-то другого?

— Нет! — выпалил Марио каким-то не своим голосом — хриплым и ужасным — и судорожно притянул Томми к себе.

С минуту они стояли в покачивающемся купе, напружиненные и неподвижные, и Томми мельком подумал, что вспышка ярости, пожалуй, лучше невыносимой мешанины чувств. Потом с лица Марио безо всякого предупреждения ушло все напряжение, он наклонился и прижался ртом к губам Томми.

— В следующий раз не жди, пока я дойду до этой стадии. Сразу бей в зубы.

Выглядел парень неважно, но выражение нечеловеческой скорби пропало. Когда он говорит: «Оставь меня в покое», он молит о помощи. А у меня не хватило мозгов понять.

Марио бережно развернул его.

— Как плечо?

— Болит.

— Давай разомну. Или хочешь, Джонни позову?

Томми покачал головой. Джонни слишком многое замечает.

Сняв рубашку, он лег на нижнюю полку, а Марио, усевшись позади, принялся растирать ему спину — сильными бесстрастными движениями.

— Так лучше?

— Да, теперь хорошо.

Массаж продолжался, прикосновения постепенно превратились в ласку. Взяв Томми за плечи, Марио осторожно перевернул его и навис сверху.

— У нас есть незаконченные дела, — мурлыкнул он. — Мы начали в Лоутоне, Оклахома, помнишь? И мы больше не в раздевалке.

Марио полностью забрался на полку и лежал практически на Томми, упираясь руками в подушку по обе стороны его головы. В этот момент Томми ощутил, что вся боль и отчаяние дня, вся горечь и унижение — все это стоило таких секунд.

Марио поцеловал его, и Томми закрыл глаза, сдаваясь.

А затем Марио вдруг окаменел и вскинул голову, поворачивая побелевшее лицо к открывшейся двери купе.

— Простите, если прерываю, — сказал Коу Вэйленд.

Томми подумал, что никогда не видел на человеческом лице выражение такой неприкрытой ненависти.

— Я пришел к вам, ублюдкам, думал вымаливать прощение, выпрашивать еще один шанс. Вы же меня ни в грош не ставите, долбанные педики. Ага, Модник здесь и его сладкий мальчик… Я хотел на коленях приползти, извиниться, что облажался. Но, вижу, вы слишком заняты!

Дверь захлопнулась. Томми, слабо привалившийся к стене, слишком потрясенный, чтобы полностью осознать произошедшее, услышал, как Марио разразился горьким звенящим смехом.

— Как говорил один знаменитый клоун, — сказал он, наконец, абсолютно бесцветным тоном, — la commedia é finite!

Поезд гремел и качался. Марио, все еще всхлипывая от истерического смеха, встал задвинуть щеколду.

— М-да, запирать дверь, когда лошадь уже украли… Иди ко мне, piccino. Давай…

— Марио… — Томми, перепуганный, сидел, опустившись на колени.

— Ой, ладно тебе, какая теперь разница? — отмахнулся Марио с тем же жутким смехом. — Все равно сезону конец. Подожди и увидишь.

Его руки сомкнулись вокруг шеи Томми в удушающей хватке, и Томми позволил опрокинуть себя на полку, чувствуя за обреченным смехом отчаяние утраты. И вдруг он задумался, было ли это несчастье, это разоблачение тем, чего Марио добивался весь этот ужасный день.

ГЛАВА 2

Март 1947 года. Зимняя квартира цирка Старра не изменилась. Знакомое нагромождение шатров, аппараты, клубки проводов, выведенные на прогулку животные… Причудливая картина опустевшего цирка, где еще не дают представлений: место, с виду заброшенное, но кипящее загадочной скрытой жизнью где-то за кулисами.

Марио, медленно ступая по мокрой траве, прошел к шатру воздушников, где они год назад выступали на смотре для Фортунати. Стоящий там коренастый мужчина оглянулся:

— Вот и ты!

— Привет, Лионель.

Они пожали руки.