Марио сжал кулаки. Потом сказал:

— Давай на минуту представим, будто Вэйленд все сочинил, откопал эту басню в той помойке, которую называет головой. Того, что он якобы видел, никогда не было. Посмотри на ситуацию моими глазами. Я начал учить Тома, когда он был совсем мальчишкой. Мы взяли его в семью. Люсия, Анжело… они души в нем не чаяли. Как можно теперь, после всех этих лет, просто прогнать его из-за грязного языка Вэйленда? К тому же, если мы сейчас разбежимся, это будет практически признание того, что вся эта история действительно правдива.

— Разумно, — признал Лионель, вставая. — А все-таки, Мэтт… Только без обид, ладно? Это не первый слух такого рода.

Марио открыл рот, но Лионель жестом оборвал его.

— Дай закончить. Твоя личная жизнь — абсолютно не мое дело. Я не ханжа. Но и не борец. Есть две вещи, которыми я зарабатываю на жизнь: набор хороших рефлексов и имя Фортунати — а еще престиж, который все это сопровождает. И я не собираюсь рисковать престижем, связываясь с парочкой…

Он запнулся, пытаясь подобрать не слишком оскорбительное слово.

— Гомиков, — подсказал Марио, иронически скривив губы.

Лионель потряс головой.

— С парочкой детей, которые загремели в черный список из-за жуткой глупости. Я не знаю, что именно видел Коу Вэйленд. Может, вы захваты дзюдо практиковали или друг дружке спины терли — мне все равно. Меня волнует лишь то, что вам наплевать на свою репутацию и имя Сантелли. Что вы позволили Вэйленду разнести эту историю. Что вы вылетели с волчьим билетом.

Марио спрятал лицо в ладонях. Лионель угодил в больное место.

— Это серьезно? Насчет черного списка?

Лионель кивнул.

— Слушай, я хочу помочь тебе. Пусть даже ради Папаши Тони. Я любил старика.

Но ты тоже должен что-то предпринять. Если избавишься от паренька, слухи, возможно, не успеют распространиться. Но если вы настоите на том, чтобы держаться вместе… ты знаешь, чем это грозит. У Вэйленда длинный язык. Если вы не разбежитесь, то и года не пройдет, как имя Сантелли провоняет отсюда до Сарасоты. И подумай о пареньке. Он славный малый. Ты хочешь разрушить его карьеру, не дав ей толком начаться? У меня самого сын примерно этого возраста.

Губы Марио дрогнули.

— Не боишься за сына? При моей-то предполагаемой безнравственности?

Лионель засмеялся было, однако толкового смеха не получилось.

— Брось, Мэтт. Ты приличный человек, Тони другого бы не вырастил. Но если ты любишь паренька, если тебя заботит его будущее, отпусти его, дай ему шанс выйти из списка.

— Говоришь, все поверят в историю Вэйленда?

— Многие, Мэтт. Старр тоже, но я могу поговорить с ним. И, если ты останешься один, люди просто решат, что Вэйленд — лжец, и мысли у него такие же грязные, как и рот.

Марио смотрел на Лионеля, и несколько секунд лицо его было совершенно открытым.

— Я… я пообещал ему, что мы останемся вместе. Он доверяет мне.

— Подумай головой, Мэтт, — озабоченно сказал Лионель. — Я все равно не смогу его взять, в этом вопросе политика Старра очень жесткая. Тем, кому нет двадцати одного, в воздушных номерах не место. Если ты небезразличен пареньку, он не будет тебя держать. Иди домой, поговори с ним, постарайся убедить его, что так будет лучше для вас обоих. Я хочу взять тебя, мне нужен партнер, мне больно видеть, как ты рушишь собственную жизнь. В память о Папаше Тони я хочу видеть, как имя Сантелли выйдет из этой истории, не слишком замаравшись.

Несколько минут Марио сидел неподвижно. Вид у него был невозмутимый, но внутри звучал другой голос, теперь навеки умолкший.

Мэтти, ты должен кое-что пообещать. Обещай, что больше никогда не напьешься и не преступишь закон. Когда ты попадаешь в неприятности, то бросаешь тень на всех нас, на всю семью.

На этот раз он не был пьян, но с таким же успехом мог бы и напиться. Он был сам во всем виноват, движимый какой-то ослепляющей агонией, затмившей осторожность.

— Подумай, Мэтт, — настаивал Лионель.

В глазах его мерцало нечто, до боли похожее на жалость.

— Поговори с пареньком, обдумай все как следует и позвони мне. Только не тяни слишком долго. Рэнди хочет, чтобы все контракты были подписаны до первого апреля, а нам надо притереться друг к другу, если ты собираешься делать тройное.

Но у Марио перед глазами стояла другая картина. Томми в раздевалке, униженный, уткнувшийся лицом в грязь, шепчущий отвратительное слово, предававшее все, что между ними было. Хуже, чем насилие. Хуже, чем все, что мог бы сказать любой, узнавший о совращении ребенка.

И мне предлагают это сделать!

— Погоди, — сказал он, вскидывая голову. — Мне не надо ничего обдумывать.

Лестница была темная и скрипучая. Томми порылся в карманах в поисках ключа, ногой отодвинул мусорный пакет и забарабанил в дверь.

— Открыто! — отозвался Марио изнутри. — Заходи.

Комната была обставлена аккуратно и скудно, на столе до сих пор стояли чашки из-под кофе, оставшиеся с позднего завтрака. День угасал, но Марио не включал свет.

— Ты сегодня рано, — заметил Томми, дернув шнурок светильника. — Я думал, ты вернешься поздно вечером, но заметил машину на улице.

— Ты звонил домой?

— Разговаривал с Люсией. Сказал, что ты поехал на зимнюю квартиру попробовать договориться с Лионелем насчет работы на весну… все правильно, да? Она хотела, чтобы мы пришли на ужин, но я сказал, что мне надо встретить тебя на случай, если ты что-нибудь уладил.

Томми повесил куртку в узкий шкаф.

— Встретил Кено в кофейном магазине. Он меня подвез.

— Что говорил?

— Ничего особенного. Спросил, почему тебя со мной нет. Как обычно. В смысле, болтал он