– Не совсем то, но принимается.

– Я никогда не видел кого-то более талантливого, чем ты.

– Я могу и зазнаться от твоих комплиментов.

– А как насчёт этого? Я никогда не встречал девушку, которая бы так сильно меня восхищала и так сильно выводила из себя одновременно. Ау!

Джейсон притворно вскрикнул от очередного пинка.

– С тобой неинтересно играть. Все твои ответы сводятся ко мне.

– Всё сводится к тебе, Эмма. – Не знаю, что волновало меня больше, его слова или поцелуи. – А знаешь, есть ещё кое-что. Я никогда не занимался любовью четыре раза за два часа.

Он опрокинул меня на спину и прижал запястья к матрасу, победно нависая сверху и разглядывая моё лицо под светом ночника. Наваждение во плоти.

– Но это ведь можно исправить.

Джейсон

Мы не отрывались друг от друга ни на минуту, как плотно склеенные листы бумаги, сшитые швы разных рукавов или подошвы кожаных туфлей, которые стаптывают годами. Из спальни перебирались вниз, чтобы целоваться у камина, пить вино из запасов и перекусывать тем, что осталось в холодильнике. Снег валил пять часов подряд и отрезал все пути к Деруэй Айленд, так что ни один курьер с пиццей или бургерами не добрался бы сюда, только если бы «Доминос» или «Бургер Кинг» не закупили парочку вертолётов для развозки фаст-фуда.

Чуть больше месяца назад я не знал эту девушку, что нежилась в моих объятьях и тепле огня, но теперь казалось, что я знал её лучше кого бы то ни было. И дело не только в игре в двадцать вопросов, которая помогла нам узнать друг друга лучше. Это какое-то необъяснимое чувство, словно знаешь человека всю жизнь. Словно он идеально скроен для твоих рук. Словно без него не смыслишь дальнейшей жизни.

Я никогда не был заядлым читателем, но в глазах Эммы было написано то же самое, и эти письмена я бы читал и читал без остановки.

– Когда ты уезжаешь? – Спросила она, лёжа на моих коленях перед огнём, пока я игрался с её кудрями.

– Должен был улететь завтра утром. Но как же не хочется…

– И я не хочу, чтобы ты улетал. Только не сейчас.

– Но осталось всего два месяца моей ссылки. – Попытался утешить я нас обоих.

– И что потом?..

Об этом я как-то не думал. Мужчины вообще редко продумывают жизнь наперёд. Не заглядывают за ширму неизвестности, только если за ней не прячется полуобнажённая женщина. За моей ширмой пряталась одна такая. И в отличие от меня, у неё хватило смелости спросить о нашем будущем.

– А потом я вернусь в Берлингтон, и мы будем вместе.

– Да, вот только я уеду в Лос-Анджелес. – Эмма закопошилась и села лицом напротив, уязвимая и румяная от тепла моих рук. – Там мой дом.

– Ты могла бы задержаться.

– Моя жизнь там. – Как-то неуверенно возразила Эмма. – Там моя квартира и кредит, и…

– Твоя жизнь может быть где угодно. Где ты сама захочешь. – Я сжал её руки, чтобы передать свою уверенность. – Тебе ведь нравится здесь, в Берлингтоне?

Ей не нужно было отвечать. В глазах можно было прочесть всё, что угодно.

– Почему бы тебе не остаться? Хотя бы на какое-то время.

Вся романтика на миг отступила в сторону, и перед нами замаячила реальность. Любовь-любовью, но каждые отношения проходят испытания временем и целой кучей проблем, которые нам только предстояло встретить на пути. А что, если мы не выдержим испытаний? Эмма останется в Берлингтоне, а через месяц мы расстанемся? Такая перспектива испугала меня так сильно, что я чуть не выскочил из дома в одних трусах и не побежал до самого Лос-Анджелеса.

– А может я уеду уже завтра, с тобой. – Предположила Эмма. – Если Уилл откажется от моих услуг художника, то мне здесь нечего больше делать.

Мне не хотелось думать о будущем, хотелось просто чувствовать всё то, что я чувствовал рядом с ней. Я прижал Эмму к себе, но что-то меня укололо в грудь.

– У тебя новый кулон? – Удивился я, поглаживая сердце на цепочке, на которое только сейчас обратил внимание. – Ты ведь обожаешь жемчужину, что подарила тебе бабушка Эльма. Почему сняла её?

– Это подарок Уилла. Кулон его матери.

А я-то думал, что избавился от желудочных спазмов. Уилл остался в прошлом, но всё ещё подпитывал мою ревность такими вот мелочами, как новенький кулон, наверняка бриллиантовый, стоимостью в половину моей машины. Подарок, который я бы никогда не смог подарить Эмме.

– Вот оно что…

– Я верну его. – Эмма занесла руки за шею и отстегнула цепочку. – Моя жемчужина всё равно нравится мне больше каких-то там бриллиантов.

– А ты нравишься мне больше всего на свете. – Улыбнулся я, целуя за этот жест.

– Даже больше твоего «порше»?

– Примерно так же. – Пошутил я, за что получил удар в плечо. – Но со своим «порше» я не могу делать так.

И я повалил Эмму на пол, покрывая всю её поцелуями. И мечтая, чтобы это никогда не заканчивалось.

Эмма

Мы договорились не спать всю ночь, чтобы к моменту отлёта хоть немного друг другу надоесть и расставание прошло легче. Но план не сработал. Мы никак друг другу не надоедали, а к утру и вовсе уснули на диване в обнимку.

Разбудил нас телефон Джейсона. Пока он разговаривал с сотрудницей аэропорта, я потянулась и выглянула в окно. Всю ночь нас засыпало снегом. Зима явно разозлилась на жителей Берлингтона и решила отомстить, вывалив норму осадков на три года вперёд. Я с ужасом наблюдала, как снежные вихри носились по полю. Как полчища снежинок забирались на крыльцо. Сугробы выросли на полметра, не меньше, и погребли под собой две нижние ступеньки. За белой дымкой было не разглядеть даже дома мистера Леблана, и я забеспокоилась, как он там. Один, под снежным колпаком, из собеседников – лишь лютый ветер. Нашёл ли он Мейси и не окоченел ли, пока занимался поисками.

– Настоящий снежный апокалипсис… – Пробормотала я сама себе.

– Мой рейс отменили. – Послышалось за спиной. – Как и все сегодняшние рейсы. На штат надвигается какой-то циклон, объявили оранжевый уровень опасности.

– Так значит, ты остаёшься?

Снежный буран приносит неудобства одним, и надежду – другим. Джейсон никуда не летит. В нашем распоряжении останется ещё как минимум день, чтобы насытиться друг другом, если любовью вообще можно насытиться, это ведь не пицца «Четыре сыра».

– Рано радоваться. – Вздохнул Джейсон. – Завтра я должен выступать с презентацией перед этими сахарными