зверёныша. Она шикнула на нас и спрыгнула куда-то вниз. Мы одновременно выглянули, чтобы убедиться в мягком приземлении, но Мейси копошилась в воронке из снега, пытаясь выбраться наверх.

– Скорее, надо помочь ей, пока она не утонула в этих сугробах!

Эмма уже рванула к лестнице, пока я устало воздыхал по крепкому сну и покою. Эта кошка ни за что не утонет, ведь цель её существования – докучать мне и любыми способами портить жизнь. Если она и погрязнет в снежной пучине, то найдёт способ вернуться с того света, чтобы закончить начатое. У кошек ведь семь жизней. И все семь она положит на то, чтобы свести меня с ума.

Внизу уже вовсю полыхали светом лампочки, а Эмма забиралась в пуховик и просовывала голые ноги в свои меховые сапожки.

– Не дури, Эмма. Ты туда не пойдёшь! – Воспротивился я, слыша хлестания вьюги по окнам и крыше.

– Но её надо спасти!

– Надо так надо. – Принял я неизбежное и двинулся к вешалке с пальто. – Только займусь этим я, а ты будь здесь.

Я всерьёз сомневался в такой уж необходимости спасать это чудище из лап метели, рискуя подхватить воспаление лёгких или потеряться в ледяных дюнах. Но после рассказа Эммы о мистере Леблане, его семье, умершей жене и одиночестве, я ощутил новое чувство, зарождающееся к этому человеку. Искреннюю жалость и сочувствие. Эта треклятая кошка – последнее, что осталось у старика в этом городе. И пусть она исцарапает мне остальные кресла или пометит аммиачным парфюмом мои любимые ботинки, ни одно живое существо не заслуживает холодной смерти в буране.

Вооружившись телефоном, я включил фонарик и ушёл в ночь, как храбрый герой. Меня провожал прямоугольник света, в котором осталась стоять Эмма. Её беспокойный, но такой нежный взгляд согревал мою спину получше зимнего пальто.

Я прохрустел вокруг крыльца к западной стороне дома, где исчезла Мейси. Единственный фонарь занял свой пост слишком далеко, а луна не могла пробиться своим холодным светом через вуаль падающего снега, так что лишь фонарик освещал мой путь. Добравшись до воронки, я заглянул в неё, но кошка куда-то запропастилась. На всякий случай я покопался в сугробе, чертыхаясь и причитая, как ворчливый старикан с артритом, которого вытолкали на мороз в чём мать родила. Голые ноги покалывало от холода до самых костей – воздух тыкал в меня своими ножами, снег засыпался в ботинки и за шиворот, ветер распахивал полы пальто и щекотал грудь.

– Мейси! – Позвал я, словно она обязательно услышит и вернётся.

От воронки разбегались следы и ямы. Кошка пыталась с изяществом пройти по снежным наносам, но проваливалась и оставляла за собой целые колдобины. Я пошёл по её следам бульдозером и уходил всё дальше и дальше от дома в поле. Вот ведь глупое создание! Полночи ломилось в окно, чтобы потом сбежать. Если найду её живой, сам прикончу.

В метрах ста от дома я наконец-то нашёл беглянку. Она застыла на дереве, повиснув когтями на стволе, и смотрела на меня во все глаза. Я представлялся ей страшным чудищем точно так же, как она мне пять минут назад.

– Иди сюда, глупышка. – Как можно более сладострастно позвал я, но она продолжала истуканом сидеть на дереве. – Я хочу помочь тебе!

Когда я приблизился и протянул руку, чтобы снять её и унести в тепло, она снова вздыбила шерсть на загривке и зашипела. Вот уж кто помнил о нашей многолетней междоусобице и не желал сдаваться в плен.

– Не дури, Мейси! Слезай с этого чёртового дерева!

Я снова потянулся к кошке и схватил её за загривок, но она стала царапаться и вырываться диким волком. Острые занозы её когтей впились мне в руку. Я вскрикнул и выронил телефон куда-то в снег. Просто здорово! Второй телефон за месяц пропал без вести в сугробах. Кое-как совладав со зверем, я прижал её к груди и обеими руками стал поглаживать по макушке. Согревшись моими объятьями и нежностью, Мейси наконец успокоилась и смирно задышала около моего сердца. Я облегчённо выдохнул и даже ощутил трепет от её тёплого тела и признательного урчания. Поняв, что я не желаю ей зла, кошка оставила попытки искусать меня до крови и отдалась в мои руки с полным смирением и доверием.

– Вот так! Ты оказывается не такое уж и чудовище, правда? А теперь давай отыщем мой телефон и свалим отсюда, пока нам не отморозило задницы.

Я трижды обошёл окрестности дерева, но телефона и след простыл. Вот ведь ирония. Обменял у метели кошку на мобильник, в котором хранилась вся моя жизнь. Плюнув на него, я поспешил обратно в дом, рассекая наносы как ледокол.

– Ты нашёл её! – Радостно воскликнула Эмма и затолкала нас внутрь, закрываясь от бурана на все замки.

Я распахнул пальто и выпустил животное на пол. Кошка шлёпнулась на лапы, принюхалась к обстановке и, удостоверившись, что здесь безопасно, шмыгнула к любимому креслу, которое исполосовала когтями давным-давно. И почему всех тянет в это кресло? Дрова в камине давно остыли, но кое-какой жар всё же исходил от очага. Кошку вполне устроили эти крохи тепла, и она без зазрения совести улеглась на подушках кресла, свернувшись в улитку.

– Джейсон, ты такой молодец, что нашёл её! – Хотя бы ради этого поцелуя стоило отморозить себе все конечности. – Мистер Леблан очень обрадуется.

– Да, только я посеял свой телефон.

– Опять? – Захохотала Эмма.

– А всё из-за этой адской кошки.

– Никакая она не адская. Ты посмотри на неё.

Эмма опустилась на колени перед креслом и погладила гостью, отчего та замурлыкала и стала облизывать её пальцы. Эмма ко всем умела найти подход. Одно слово, один взгляд – и все кругом околдовывались ею. Даже этот монстр, что угробил мои кресло и телефон. Я с осторожностью почесал Мейси за ухом и получил свою порцию лобызаний.

– Ну, может она не так плоха.

– Утром надо отнести её мистеру Леблану, он наверняка весь распереживался. А пока, давай накормим её. Она столько дней где-то пропадала, наверняка голодная.

– После спасательной операции по вызволению её с дерева, я тоже.

– Разожги камин, а я принесу что-нибудь для ночного перекуса. – Эмма наклонилась ко мне и поцеловала так нежно, что я еле устоял от онемения во всём теле. – Спасибо, Джейсон. Как бы ты ни прикидывался, у тебя самое доброе сердце.

Она первая, кто вообще разглядел сердце под моим не всегда сносным характером. Может, любовь ослепила её. Но даже если так, больше всего мне хотелось, чтобы