Эмма обогнула бампер грузовика и склонилась у открытого водительского окна.

– Не переживайте, Мейси найдётся. Хотите, я помогу вам её поискать?

– Спасибо, дорогая мисс Эмма. – Мистер Леблан с досадой дважды ласково хлопнул по ладони Эммы, что лежала на полоске опущенного стекла. – Скоро здесь всё заметёт. Лучше вам быть дома.

– С вами всё будет хорошо?

– А что же со мной может случится?

– Если заскучаете, всегда можете заглянуть к нам на чай.

Я чуть не прыснул желчью, позабыв о своём новом амплуа белого и пушистого зверька, и поймал на себе косой взгляд мистера Леблана.

– Спасибо, но я, пожалуй, сегодня перепил чая.

Мы укрылись в доме, как в надёжном убежище, но свистящий ветер гонял торнадо за окном и всё стучался в стены, так что казалось, что нас давно унесло пылинкой в космос. Разожжённый камин приятно затрещал и перебивал пугающие завывания вьюги. Эмма поглядывала на крышу, устраиваясь с подушкой поближе к огню, словно подальше от меня. А я поглядывал на неё, всё больше и больше подходя к той грани, которую не должен был пересекать.

За окном так стемнело, словно давно наступил вечер или на город надвигался Апокалипсис. Пламя отплясывало и бросало узорчатые блики на лицо Эммы, которой удобнее было на подушке на полу, чем со мной на диване.

Можно вечно смотреть на три вещи. Как течёт вода. Как горит огонь. И как любимая женщина смотрит на тебя как-то по-особенному.

– Спасибо. – С нежностью произнесла Эмма.

– За что это?

– За то, что не язвил и не насмехался над мистером Лебланом.

– Ну, мне не очень-то хотелось, чтобы он высадил меня прямо посреди снежной бури.

Эмма покачала головой с протяжным вздохом.

– Тебе всегда нужно отшучиваться?

– Жизнь и так слишком невесела, чтобы ещё и воспринимать всё всерьёз. Чтобы отказывать себе в удовольствии посмеяться.

– Твоё жизненное кредо? – Усмехнулась она.

– Мой здравый смысл. – С такой же ухмылкой ответил я.

– Ну, ты можешь шутить, сколько влезет, а я всё равно горжусь тобой сегодня.

Конечно, она имела в виду мою стальную выдержку льва, спокойствие удава и медвежье терпение, но я не заслужил весь этот зоопарк похвалы, ведь с каждой минутой наедине с Эммой терял выдержку, обрастал неспокойствием и хотел послать терпение к чёрту. Ведь не углядел за мамой и позволил её сердцу сломаться во второй раз. Сколько ещё её сердце будет барахлить, прежде чем совсем заглохнет, как мотор старого драндулета мистера Леблана? Мама слишком много на себя брала и не просила помощи, а мы все и не подумали помочь. Мы забыли, что молчание порой кричит громче просьб.

Но я собирался исправить это. В тридцать один год пора было всерьёз позаботиться о родителях, даже если оба кричат наперебой, что всё в порядке. Врезаться в пожарный гидрант от того, что твоё сердце перестаёт биться, – это вовсе не порядок.

– Ты слишком добра ко всем. – Возразил я на её замечание. – Этот мир съест тебя с потрохами.

– Пусть так, зато я накормлю кого-нибудь, а не зачерствею как старая буханка, о которой все забыли.

– О тебе никто никогда не забудет. – Задохнулся я. Вот он, момент. Терпеть не было сил. Сейчас или никогда. Если не скажу, меня разорвёт изнутри. Желание переполнит меня, как ведро, пока не хлынет через края. – Тебя невозможно забыть.

Эмма явно не ждала от меня таких слов и сидела без движения, без дыхания, без понятия, что я имел в виду. Её кожа раскраснелась от теплоты огня, моя – от внутреннего пыла. Я резко подался вперёд, чтобы коснуться её.

– Эмма…

Телефон оборвал меня на полуфразе. Что б тебя! Пусть весь мир катится к чертям! Но может, он подавал знаки, что ещё не пора? Я снова откинулся к спинке, чуть не совершив очередную ошибку или не сделав что-то стоящее.

Эмма

Как только мы вернулись домой, всё переменилось настолько, что невозможно было находиться в одной комнате. Нас коротило друг от друга, как два оборванных провода, что испускают искры. Джейсон так произнёс моё имя, что я могла бы подумать: он тоже чувствует что-то ко мне.

Но звонок всё испортил, и я не узнала, что он хотел сказать. Джейсону позвонил доктор Эмбри и уже несколько минут проводил подробную консультацию о том, как заботиться о маме в ближайшие дни после выписки. Ещё там, в палате, он казался таким дотошным, что наверняка позвонил каждому Кларку и повторил алгоритм пост-реабилитационного ухода по пунктам.

– Да, сейчас запишу. – Сказал Джейсон в трубку, поднялся и пошёл к столу, чтобы найти ручку и бумагу. Искры тут же прекратили трещать между нами.

Джейсон стал повторять какие-то названия лекарств и царапать буквы на листке. Я с любопытством заглянула за его плечо… и окоченела, хотя камин нагрел дом так, что можно было щеголять в бикини.

Грубоватые пальцы, не такие мягкие как у Уилла, с обкусанными кутикулами, не такими ухоженными как у Уилла, вырисовывали кривоватые буквы, которые я могла бы узнать из тысячи. Тот же наклон влево, тот же завиток буквы «б», тот же длинный хвостик «а».

Быть не может! Джейсон покивал на распоряжения врача, попрощался и положил трубку, а я глядела на него, как в первый раз. Когда же он поднял на меня глаза с той самой желтоватой радужкой вокруг карих пуговок, в них отразилось замешательство.

– Что? Почему ты так смотришь на меня?

– Это был ты. – Проговорила я.

И все сомнения тут же отпали.

Джейсон

– Это был ты.

Эмма выдохнула три слова так, словно они не позволяли ей дышать всё это время. Они могли значить, что угодно. Это ты виноват в инфаркте Бетти. Это ты испоганил мне всю жизнь. Это ты вызвал глобальное потепление и голод в Африке.

Но Эмма говорила совсем о другом.

– Это ты прислал мои картины… – На её лице сошлись все знакомые и незнакомые мне эмоции, так что я не понимал, она злится или радуется. Испуганно отошёл чуть назад, хотя хотел бежать вперёд, к ней. – Твой почерк. – Она ткнула пальцем в писульку с названиями лекарств. – Я уже видела его на посылке.

Вот он, момент, которого лучше не найти. Шанс, что больше может не представиться. Я ничего так не боялся в жизни, как этого мгновения, когда впервые признаюсь женщине в своей любви. И ничего не хотел так же сильно.

– Да, это я