тысячи миль под угрозой увольнения, прокопал тоннель сквозь снег до самых дверей больницы, и стал бы самым белым и пушистым зверьком в радиусе многих миль, так что даже зайцы в лесу на холме мне бы позавидовали.

– Ладно. Я буду с ним мягче разжёванной жвачки.

– Ты невыносим. – Закатила глаза Эмма, но я заметил скрытую улыбку на её губах.

– Но его кошка – та ещё гадина. Наверняка замышляет что-то, так что не о чем волноваться.

– Это единственное живое существо, которое дорого мистеру Леблану здесь, в Берлингтоне. Она никогда не сбегала так надолго, поэтому он очень переживает. Её могли загрызть еноты или она могла замёрзнуть где-нибудь в лесу.

И поделом ей. Эта мохнатая бестия подпортила мне жизнь, как и её такой же мохнатый хозяин. Я бы не расстроился, если бы она решила перебраться жить к енотам, но смолчал.

Через пять минут Эмма была готова, и мы вышли к грузовичку мистера Леблана. Его крышу уже занесло, и опасения снова застрять где-то по дороге лишь усилились. Однако его вездеход проедет везде, не то что мой «порше», который Люк отогнал в гараж и теперь тот стоял без дела.

Дорога до больницы тянулась и тянулась. Так бывает, когда тебя сопровождает неприятная компания. Эмма болтала с мистером Лебланом на переднем сидении, а я пристроился сзади и не сказал почти не слова, постоянно ловя на себе хмурые взгляды водителя в зеркале.

Надо отдать должное соседу-медведю. Он не только заехал в магазин по пути, чтобы мы купили фрукты и любимый мамин «Чоко Пай» с клубникой, но и обещал подождать на парковке, пока мы не проведаем её.

– Передавайте миссис Кларк наилучшие пожелания о выздоровлении. – Попросил он. – И вот ещё что.

Он достал из бардачка какой-то свёрток и отдал Эмме, не мне. Я не заслуживал получать от него свёртки, пусть мама была моя.

– Это домашний кукурузный хлеб. – Смущённо объяснил медведь. – Сам испёк только утром, так что он свежий. Я всегда его пёк сыну, если тот болел.

– Это так мило с вашей стороны! Спасибо. Уверена, Бетти он очень понравится. Может, вы зайдёте с нами?

– Не хочу мешать. А вы идите.

Он умеет печь кукурузный хлеб? У него есть сын? Я чуть не рассмеялся, когда услышал, потому что не представлял этого вечно недовольного, кислого и будто огорчённого самой жизнью мужчину в роли отца. Да я не думал, что он когда-то был женат и кто-то смог его терпеть! Несладко же приходилось его домашним. Но я попридержал свои усмешки при себе. Он ведь испёк маме хлеб!

Не знай я истинную натуру мистера Леблана, я бы даже устыдился своего жестокого обращения с ним. Он ведь подбросил нас до больницы. Но годы жизни бок о бок не могли стереться от одного доброго поступка. Ну ладно, двух, если приписать к его заслугам тот случай, когда он расчистил дорогу к моему дому своим монстром. Или трёх, если считать этот чёртов хлеб.

Это всё Эмма. С её появлением в городе всё начало меняться. За месяц она подружилась с местными, с которыми я не сумел сдружиться за всю свою жизнь. Или просто не хотел. Я видел, как добры с ней миссис Билсон, тот ловелас-полицейский, владелец художественной лавки, моя семья, даже мистер Леблан и злобная смотрительница библиотеки Литтл миссис Дженкинс. Всех околдовало чарами Эммы Джеймс. Но я попал под них больше остальных. Так что теперь даже мне захотелось, чтобы все эти люди относились ко мне так же.

Верно говорят, что любовь меняет человека. В это можно не верить, пока осознание дубиной не ударяет тебя по голове. Рядом с ней я менялся в лучшую сторону, потому что хотел быть достойным её любви. Надеюсь, она заметит это и почувствует хоть что-то отдалённо сравнимое с моими чувствами к ней.

Мама лежала, запелёнутая в одеяло, отчего казалась такой беспомощной. Я ожидал потерять её лицо на фоне бледных стен палаты, но она сидела и живо болтала с семейством, которое подоспело раньше нас. Мы переобнимались и просидели вместе двадцать минут, хлопоча вокруг женщины, которая хлопотала вокруг нас больше тридцати лет. Но доктор Эмбри всё испортил и попросил нас закругляться, чтобы мама могла отдохнуть.

– Я так рада видеть тебя, мой мальчик. – Мама похлопала меня по щеке и расцеловала, как будто мне было снова десять. Но я не противился.

Когда же она проделала тот же ритуал с Эммой, я не мог поверить, что ещё несколько дней назад всерьёз думал познакомить Сид с семьёй. Какую бы глупость я натворил! Если в этом мире и была девушка, которую бы я привёл знакомиться с родителями, то это Эмма. И никто другой. Их взаимная теплота растопила бы весь тот полуметровый слой снега, который обещали на сегодня. Наблюдая за мамой и Эммой со стороны, мне хотелось схватить её за плечи и объявить во всеуслышание, что она – та самая. Но ещё не время. Мне придётся сделать круг, чтобы порвать с Сид и вернуться, чтобы всё было как надо. Я столько переделал ошибок, что с Эммой всё должно быть правильно и никак иначе.

– Ты со мной? – Спросил отец уже у выхода.

Я замялся, не зная, как сказать, что не хочу быть ни в одном другом месте, кроме как с Эммой.

Она разговаривала с Вики, Люком и всеми отпрысками Кларков, что своим количеством забили весь проход коридора, и не слышала нас. Отец всегда был немногословен, но понимал гораздо больше, чем говорил. Ему хватило мгновения, чтобы поймать мой взгляд на Эмму, чтобы улыбнуться и похлопать меня по спине. Он не сказал ни слова, потому что всё понял. И в отцовском хлопке сконцентрировал всё своё отцовское благословение.

На обратном пути я невольно порадовался, что мистер Леблан был сильнее меня и выше нашей продолжительной вражды. За те недолгие полчаса, что мы провели в больнице, дороги замело так, что выехавшая на расчистку техника не справлялась со своими прямыми обязанностями. Мы долго тянулись за снегоуборочником до самого съезда на Деруэй Айленд. Пока мы тряслись по снежным ухабам, он вертелся ужом, всё высматривая что-то по сторонам. Может, искал свою кошку? Мне на секунду даже стало жаль противную Мейси, которая блуждала где-то в этой метели, пока мы грелись в тепле. Даже чёрствые люди вроде мистера Леблана способны любить другое существо, так что я действительно стал разжёванной жвачкой и смягчился настолько, что не забыл поблагодарить соседа за