Полномочия рязанских дворецких в отношении южных и юго-восточных земель Вологодского уезда известны вплоть до 1550–1551 гг. При подтверждении грамоты Арсеньево-Комельского монастыря 1543 г. в июне 1550 г., сделанном по приказу боярина и дворецкого Данилы Романовича Юрьева дьяком Романом Казаковым, отмечена подсудность монастырского строителя и приказчика «дворецкому, которого будет дворецкого Рязанской дворец в приказе». В последовавшем через год её подтверждении 17 мая 1551 г. юрисдикция более развёрнута и разделена на гражданскую и церковную: отмечен суд вологодского епископа со своим тиуном над игуменом или строителем и суд дворецкого (без указания на то, что он именно рязанский) над монастырскими людьми и крестьянами. Подпись была дьяка Юрия Сидорова, который вообще оформил большинство подтверждений в ходе майской 1551 г. ревизии грамот русских монастырей, включая и вологодские. В позднейших подтверждениях этой грамоты (конца XVI – первой четверти XVII в.) положение о суде дворецкого уже отсутствовало, что соответствовало постепенному исчезновению данного института, системы территориальных дворцов, вообще.

Ещё один заслуживающий внимания момент в грамоте 1543 г. – это указание, наряду с вологодскими наместниками, и на вологодских волостелей, на основании чего вологодскую волость можно гипотетически соотнести с совокупностью волостей, составлявших «Вологду» новгородско-княжеских докончаний XIII–XV вв. Вероятно, прерогативы вологодских волостелей в 1540-х гг. распространялись на территорию, называемую позднее в писцовых книгах Окологородним станом (он же Городской, он же – часть Первой половины) Вологодского уезда.

В 1541–1545 гг. разнообразные полномочия в отношении спасо-прилуцких и кирилловских владений в вол. Сяме осуществлял рязанский дворецкий В. М. Тучков-Морозов. В апреле 1543 г. он по великокняжескому слову менялся землями в Ракульской волости близ Вологды с Кирилловским монастырём. В 1543 и 1545 гг. по его предписаниям посельские (управляющие дворцовыми сёлами) должны были предоставить Кириллову монастырю по 500 четв. ржи в год («чистой и не с мякиною»). К концу 1540-х гг., как считает М. М. Кром, Вологда по своей административной принадлежности настолько укоренилась в составе Рязанского областного дворца, что в выданной по приказу рязанского дворецкого П. В. Морозова жалованной грамоте Дионисьево-Глушицкому монастырю в июле 1548 г. появилась фраза о суде над игуменом самого царя или его «рязанского дворецкого, у кого Вологда будет в приказе». По нашим наблюдениям, значительная часть этой фразы (за исключением прилагательного рязанский) была приведена уже в упомянутой выше жалованной грамоте Александро-Куштскому монастырю 1508 г. Вероятно, полномочия рязанского дворецкого к 1548 г. распространялись уже и на некоторые другие волости Вологодского Заозерья (Бохтюжскую прежде всего, где располагался данный монастырь и его владения).

Вопрос о времени упразднения Рязанского областного дворца остаётся в научной литературе открытым. Обычно указываются 1547–1548 гг., и связывается это со смертью В. М. Тучкова-Морозова. На самом же деле данное учреждение существовало по крайней мере до 1557 г., поскольку в апреле 1557 г. с суда рязанского дворецкого кн. Василия Андреевича Сицкого была выдана правая грамота по спорному делу Корнильево-Комельского монастыря с князьями Ухтомскими в Пошехонском уезде. Значит, не только Вологодский, но и соседний с ним По шехонский уезд управлялись из областного Рязанского дворца.

Отдалённые от уездного центра северные волости, расположенные на стыке Вологодского, Важского и Каргопольского уездов, контролировались дворцовыми учреждениями сравнительно короткое время – в конце 1530-х гг., а в дальнейшем – великокняжеской казной (Приказом Большой казны) – высшим финансовым учреждением тогдашней России. В грамоте 1538 г. Спасо-Режской пустыни на «Важской верхотине» (стыке Верховажских и Тотемских земель) отмечен суд дворецкого над крестьянами. В 1540-х же гг. грамоты на монастырские владения в этих местах выдавались по распоряжению казначеев, что свидетельствует о совмещении ими своих основных – контрольно-финансовых – функций с административно-судебными. 6 июля 1546 г. по приказу казначея И. И. Третьякова была выдана жалованная грамота Спасо-Преображенской пустыни на Глубоком озере (вскоре будет приписана к Спасо-Прилуцкому монастырю, поскольку в мае 1551 г. подтверждена на имя его игумена). В этом документе был отмечен суд дворецкого в случае предъявления иска настоятелю. 14 марта 1546 г. по распоряжению казначея И. И. Третьякова дьяк Ив. Курицын (тоже, несомненно, казённый, как считает Д. Е. Гневашев) оформил грамоту о неприписке к вологодскому посаду архиерейской слободки в подтверждение более ранней (и несохранившейся) грамоты, Василия III (которая тогда же, в 1546 г., возможно, была заново подписана). Финансовые прерогативы казначея в 1546 г., таким образом, распространялись не только на северную оконечность Вологодского уезда, но и на саму Вологду, тогда как административно-судебные были сосредоточены у вологодского наместника кн. В. И. Воротынского. В отношении ближайшей к Вологде и довольно крупной, плотно населённой Кубенской волости в то время правом «боярского суда» обладал кормленщик Р. Б. Голохвастов: он мог не предоставлять свои судные списки к докладу кн. В. И. Воротынскому, а посылать их прямо в Москву к боярскому докладу.

Новыми должностными лицами, формируемыми из состава средних и мелких служилых людей, стали на Вологде с 1521 г. городовые приказчики. Первый из известных – это А. Филимонов, которому была направлена указная грамота Василия III о запрещении облагать оброком за сенные покосы крестьян Спасо-Прилуцкого монастыря от 18 февраля 1521 г. Грамота была выдана по приказу великокняжеского казначея Ю. Д. Шеина, а в дальнейшем дважды подтверждалась – в 1538 г. (дьяк Ф. Мишурин) и даже в 1677 г. (дьяк Ф. Артемьев).

Помимо финансовых, городовые приказчики имели и земельно-распорядительные функции. В 1530 г. городовой приказчик И. Г. Володимеров по указным грамотам Василия III измерял и межевал земли и леса Корнильево-Комельского и Кириллова монастырей соответственно в Комельской волости и Городском стане. Показательно, что Василий III в этом акте обращался к князьям, детям боярским, сотским, десятским и всем крестьянам («моим, великого князя, и митрополичим, и княжим, и боярским, и монастырским и всем без омены, кто чей ни буди») – столь полный перечень местных сословных групп напоминает преамбулу Белозерской губной грамоты 1539 г., и это позволяет усматривать несомненную общность в их развитии, тем более что территориально грамота относилась к сопредельным с Белозерьем землям. В 1532/33 г. тот же И. Г. Володимеров «разъезжал» смежные починки Павло-Обнорского и Корнильево-Комельского монастырей. В 1536 г. вологодский городовой приказчик Ф. Д. Матафтин вместе с городовым же приказчиком г. Любима разводил соседние земли Павло-Обнорского и Корнильево-Комельского монастырей в Комельской волости и Лежском Волоке. В 1542 г. городовой приказчик П. В. Ушаков присутствовал на земельном обмене.

Городовой приказчик Тебенок Михайлов и подьячий Васюк Мясново в 1550–1551 гг. производили землеописательные работы, в ходе которых заозерские села Спасо-Каменного монастыря Марьино, Филисово и Вечеслово с обширной округой из 62 деревень были положены в окладные единицы – четыре сохи с целью взимания с их населения «государевых ямских и приметных денег и всяких податей». Налоги должны были выплачиваться сотским князя Ив. Вас. Пенкова (вотчинника этой части уезда) в крупные княжеские села Заднее и Никольское-Заболотье. К их же «присуду» крестьяне названных сёл по делам о высших уголовных преступлениях – разбою, татьбе и душегубству. Таким образом, в 1550-х гг. отнюдь не вся ещё территория Вологодского уезда была подведомственна агентам центральной власти. Зримым наследием удельной эпохи оставались на ней подобные «анклавы» с административно-судебными и налоговыми правами местных князей. Книги Т. Михайлова и В. Мясново 1550/51 г. упоминаются в жалованной грамоте Ивана IV Спасо-Каменному монастырю от мая 1562 г., подписанной казённым дьяком Д. В. Лазаревым, когда в связи со смертью последнего представителя старшей ветви ярославских Рюриковичей кн. И. В. Пенкова происходит унификация административно-финансового статуса вотчинных комплексов этой духовной корпорации. Сбор сведений о городовых приказчиках на Вологде (как и на Белоозере) – их персональном составе и функциях в дальнейшем следует дополнить и расширить, но даже приведённые здесь данные ставят под сомнение мысль М. М. Крома о том, что в северных городах, сеть которых была очень редкой, данный институт местного управления не был развит. На Вологде известны и губные старосты. Земельно-распорядительные полномочия губного старосты С. Ф. Волоцкого распространялись на смежные с Комельской волостью пошехонские земли, а оформил запись о размежевании земель Корнильева монастыря с кн. Ф. М. Угольским губной дьяк И. Н. Пестин (1564). Этот институт в Белозерье и на Вологде активно действовал и в опричные годы.