Красивые крупные слёзы Кондуктор на литер пролил. Пролил, прослезился, собака, А всё же сорвал четвертак! Не выдержал, сам я заплакал, Ну, думаю, мать вашу так! Грабители, сволочи тыла, Как носит вас наша земля! Я понял, что многим могила Придёт от мово костыля. Домой я, как пуля, ворвался И бросился Клаву лобзать, Я телом жены наслаждался, Протез положил под кровать… Болит мой осколок железа И режет пузырь мочевой, Полез под кровать за протезом, А там писаришка штабной! Штабного я бил в белы груди, Сшибая с грудей ордена… Ой, люди, ой, русские люди, Родная моя сторона! Жену-то я, братцы, так сильно любил, Протез на неё не поднялся, Её костылём я маленько побил И с нею навек распрощался. С тех пор предо мною всё время она, Красивые карие очи… Налейте, налейте стакан мне вина, Рассказывать нет больше мочи! Налейте, налейте, скорей мне вина, Тоска меня смертная гложет, Копейкой своей поддержите меня — Подайте, друзья, кто сколь может…

Кстати, вот конкретно эта песня, реально исполнявшаяся в электричках, имеет авторов: в 1950 году её написали три приятеля — Алексей Охрименко, Сергей Кристи и Владимир Шрейберг. Я потом читала, что пели её интеллигентные люди — как пели «Окурочек», лагерную вроде бы песню, да не совсем. Уже в 70-е песню про батальонного разведчика записал Аркадий Северный, и Высоцкий тоже её пел. Но в электричках — пели либо её вариации, либо что-то очень похожее.

Ещё была назидательная песня про трёх красавиц. Она была и в электричках, и в репертуаре очень приличных людей:

Три красавицы небес Шли по улицам Мадрида: Донна Клара, донна Рэс И красавица Пипита. Вдруг на площади пустой Руку с робким ожиданьем Бедный нищий молодой Протянул за подаяньем. За реал, что подала, Помолился он за Клару, Донна Рэс щедрей была И дала реалов пару. А Пипита — та бедна, У Пипиты нет реалов. Вместо золота она Бедняка поцеловала. В это время проходил Продавец букетов пышных, И его остановил Просветлённым взором нищий. За букет из алых роз Отдал он все три реала, И красавице поднёс, Что его поцеловала.

У нас во дворе все знали эту песню, особенно её ценили девочки. Мы, помнится, даже играли в Клару, Рэс и Пипиту, но все хотели быть Пипитой. И, конечно, нам вечно недоставало нищего: мальчики не хотели играть с нами в глупые девчачьи игры, но, кажется, мы научились обходиться и без нищего. Тут главное было — красиво выйти на площадь Мадрида.

Лет через тридцать после всего этого Аркадий Арканов научил меня другой версии песни про трёх красавиц:

Раз в вагоне нищий пел, Но никто не дал копейки. Видно, петь он не умел: Так решили три еврейки. Нищий взял на грудь стакан — Пропотела телогрейка. В самогонку хлеб макал, Ползал, поц, на четвереньках. Вот одна из них дала Захудалых две копейки. И решили: «Ну дала!» — Остальные две еврейки. Вот другая, подобрев, Тоже вынула копейку — Весь вагон рычал, как лев, На богатую еврейку. Ну а третья, что смогла, То дала ему еврейка — Ну а что она дала, Знает лишь одна скамейка. Тронут нищий всей душой Теплотою той еврейки. Джентльмен он был слепой — Отдал ей все три копейки.

Это всё электричечное и вариации электричечного. Общей с электричкой была разве что песня про трёх красавиц, но мой люберецкий двор пел другие песни, в основном про несчастную любовь — исключительной душевности произведения. Юрка Коршунов, двоечник, второгодник и завсегдатай комиссии по делам несовершеннолетних, гроза всего района, брал в руки гитару и превращался в нежного романтичного цыплёнка.

В доме восемь на Тверском бульваре Ясно было даже детворе, Что из сто седьмой квартиры парень — Самый симпатичный во дворе. Тщательно приглаживая чёлки, Вздохами тревожа тишину, Самые красивые девчонки