А вот знает ли что-то об Анджеле Дэвис чудесная девушка Алина.

Мне всегда казалось, что выражение «тургеневская девушка» — оно такое, утешительное. Не от мира сего, коса через плечо, томик Баратынского в безвольно повисшей руке, услышав слово «жопа», уходит в комнаты и тихо стреляется. Не плачь, девчонка. Ты просто тургеневская, как Му-Му.

Алина приехала в Берлин из Москвы. Она очень хорошо училась в МГУ, а теперь не менее хорошо учится здесь. На вид совершенно тургеневская, но нет. Умная и своя. Может быть человек двадцати лет своим человеку за полтинник? Может, вот своя Алина.

Мы тут в Берлине с ней часто пересекаемся. И по делу, и просто так, с ней интересно. И вот встречаемся мы с ней на большой адвокатской конференции. Стоим, что называется, в кулуарах и изучаем работу шведского автомата по производству оладушек. Мощная вещь.

Подходит адвокат Илья Новиков, хороший человек.

— Оль, как вы книги в СИЗО передаёте?

— Смотря какой регион. Где-то через другие фонды или местную власть, если та в адеквате, или через местные медиа. Проще по интернету заказывать.

— А как в «Лефортово» передать?

— Да так же.

— А на английском?

— Ну ты задачи задаёшь. Никак. На иностранных языках — никак. Тюремщики же, типа, прочитать сначала должны, не содержится ли там крамолы или зашифрованного плана побега.

— А через посольство?

— Забудь. Хотя… Слушай, а давай они Анджеле Дэвис позвонят?

Черная пантера Анджела Дэвис, борец за мир и друг всех советских детей, скворечников и тюремщиков, охваченная ностальгией, передаёт свою библиотеку в дар СИЗО «Лефортово». Пусть попробуют послать подальше Анджелу Дэвис, проклятые прислужники империализма.

— А она жива?

— Да как огурец, я вчера её фотки смотрела, огонь! Модный левацкий профессор истории развития разума в Калифорнии — что бы это ни значило. Вот пусть посмотрит на развитие разума на отдельной взятой части суши.

— …А давай попробуем.

И тут мы оба внимательно посмотрели на умную Алину. Правда, умную.

— Алина, а ты знаешь, кто такая Анджела Дэвис?

Мы ж не просто так спросили, не ради интеллектуального превосходства, крайне сомнительного, кстати. Если мы сейчас для важного дела завяжемся с Анджелой Дэвис, это же надо публике всех возрастов объяснять, кто она такая. И сейчас мы как бы начали изучение целевой аудитории — я по крайней мере.

Алина густо покраснела, прижала к груди блокнот и чуть поддалась вперёд:

— Мне так стыдно, но я не знаю. Я обязательно прочитаю! Я вам обещаю!

Это, конечно, было совершенно необязательно, но очень мило. В общем, когда Алина начала отвечать, я уже полностью погрузилась в мрачные раздумья. Кто мы такие? Куда мы идём? Для кого я всё это пишу?

А, да, у меня есть справка. Это психогенная амнезия, дорогуша. Я просто всего этого не помню. Ничего, кроме Анджелы Дэвис и Фиделя Кастро, но они тоже много плутали и всё спрашивали примерно то же.

И если до этого я периодически вспоминала, как боролась за мир, то теперь пора вспомнить, как я боролась против.

Против дела мира, социализма и ненаступательного разоружения я выступила как-то внезапно для себя, но мне понравилось. Начало конца первой трети падения (правда, красиво? если вы вдруг задумались над этой формулировкой, не делайте этого) я встретила в Московском финансовом институте. К тому времени моё сознание было полностью разрушено творчеством Высоцкого и Галича и лицезрением первых клипов Майкла Джексона по видеомагнитофону. До перестройки оставалось совсем чуть-чуть, но кто ж знал, чего нам ждать. Умер Брежнев, умерли Андропов и Черненко, пришёл Горбачёв, и это было грустно — он был молодой. В общем, если б не ушёл в 1991-м, и в 2020-м мог бы нами править — чисто теоретически. Но мы пока ничего не знали про перестройку и привычно боролись за дело мира.

Галича мы знали хорошо. Боролись за дело мира, как положено, как и описал это наш дорогой классик:

О том, как Клим Петрович выступал на митинге в защиту мира

У жене моей спросите, у Даши, У сестре её спросите, у Клавки, Ну ни капельки я не был поддавши, Разве только что — маленько — с поправки! Я культурно проводил воскресенье, Я помылся и попарился в баньке, А к обеду, как сошлась моя семья, Начались у нас подначки да байки! Только принял я грамм сто, для почина (Ну не более чем сто, чтоб я помер!), Вижу — к дому подъезжает машина, И гляжу — на ней обкомовский номер! Ну, я на крылечко — мол, что за гость, Кого привезли, не чеха ли?! А там — порученец, чернильный гвоздь, «Сидай, — говорит, — поехали!» Ну, ежели зовут меня, То — майна-вира! В ДК идёт заутреня В защиту мира! И Первый там, и прочие — из области. Ну, сажусь я порученцу на ноги, Он — листок мне, Я и тут не перечу. «Ознакомься, — говорит, — по дороге Со своею выдающейся речью!» Ладно — мыслю — набивай себе цену, Я ж в зачтениях мастак, слава Богу! Приезжаем, прохожу я на сцену И сажусь со всей культурностью сбоку. Вот моргает мне, гляжу, председатель: Мол, скажи своё рабочее слово! Выхожу я И не дробно, как