строго воспрещалось. Непосредственно с золотом работали зубные техники, бабушка только делала слепки с зубов и принимала у техников работу, но всё равно же золото было — в виде зубов или в виде золотых серёжек, например, или николаевских червонцев, которые бабушка принимала у пациентов как давальческий материал.

Но у сотрудников ОБХСС тоже были зубы, и иногда в процессе нелёгкого труда и жизненных невзгод они их тоже теряли. Сотрудники ОБХСС знали, к кому пойти с этой бедой, и они шли к бабушке. Не знаю, платили ли они бабушке и техникам за работу, но все стороны процесса понимали необходимость симбиоза.

Однако в силовых структурах — как везде и как у нас всегда — царила внутривидовая борьба. Кто-то зубастый хочет прийти к бабушке с металлоискателем, найти золотые коронки, конфисковать и упечь бабушку в лагерь, а кому-то ещё там зубы лечить и лечить, потому что у каждого сотрудника ОБХСС есть жена, тёща и племянник из Воронежа. Поэтому тот, у кого тёща, племянник и вставные зубы, забегает накануне к бабушке и предупреждает: мол, плановый обыск у нас. То есть у вас. Обычно по таким случаям не звонили — телефонам я с детства приучена не доверять, бабушкой же и приучена, — именно забегали на огонёк. А чаще подходили, когда она гуляла с собачкой. Прежде всего в таких случаях бабушка эвакуировала меня, поэтому я никогда ничего не видела, но догадывалась, конечно, по небольшому семейному волнению.

Но однажды случилась драматическая история с комическим оттенком, или наоборот. Её я очень хорошо запомнила: я заканчивала школу и понимала уже абсолютно всё устройство жизни. К бабушке не забежали, а позвонили — предупредить. Уже пошли, уже с металлоискателем, у вас есть минут пять, ну десять от силы. Бабушка соображала быстро. В её квартире был балкон, но бабушка не любила сушить бельё на верёвках, на балконе их и не было: она любила на балконе пить чай, а бельё развешивалось за периметром балкона. Ну, знаете, умельцы делали такое: к балкону снаружи приделывались кронштейны и верёвки натягивались там.

Когда бабушке позвонили, никакого белья там не сушилось, и бабушка схватила шубу. Это была огромная беличья шуба, которую бабушка никогда не носила, потому что терпеть не могла, а зачем купила, знает наука, которая называется «я-женщина-и-тогда-я-это-хотела-отстаньте». Бабушка схватила шубу, потому что там были карманы, подкладка и большие отвороты на рукавах. И, кажется, муфта тоже была. Бабушка обернула готовые коронки и что там у неё ещё было из давальческого сырья в тряпки-кулёчки и распихала всё это дело по шубе. В карманы и муфту. И вывесила шубу за балкон. Обычное дело летом — хозяйки проветривают шубы.

После чего бабушка на всякий случай отключила мозг. Она умела это делать. Она отключала память о том, о чём нельзя было думать в текущий момент. Потому что память выдаёт. Может выдать взгляд на шубу и беспокойство. Бабушка умела делать delete. И сделала.

В дверь позвонили, пришёл обыск. Спец с металлоискателем тоже пришёл. Ну стоматологическое кресло в чулане — так списанное же, вот документы. Стульев в доме не хватает, когда гости, вот и пригодится. Ну столик под подоконником — так это как в фильмах про заграничную жизнь, типа сервировочный, на колесиках, там виски с кофе в постель привозят, виски с кофе у нас нет, но чай с водкой имеются. Бормашина в шкафу? Так это на память о профессии, тоже ведь списанная: у охотника есть чучело медведя, у чертёжника под подушкой лежит любимый циркуль, а вот у бабушки бормашина. Что ещё? Да ничего. Сервиз югославский «Мадонна». Два японских парика в бигудях. Коньяк армянский, пять звёзд. Собственно, на этом и закончили.

Они ушли. А у бабушки залипла кнопка. Её компьютер в голове завис. Она слишком хорошо стёрла память. И искренне забыла про шубу. Вернее, про то, что́ она туда положила. Когда они ушли, бабушка вызвала семью и прибиралась в квартире после обыска. Она была задумчива. С одной стороны, хорошо, что ничего не нашли. С другой стороны — ну а куда золото-то делось? Его нигде нет. Шуба была упакована в чехол и водворена в чулан, у бабушки ничего не ёкнуло. Всё разобрали, сложили — ну нет ничего. Эти ничего не нашли, так и мы тоже. Никто ничего не нашёл. А ведь было.

И теперь это проблема. Золото не бабушкино. Клиентское. Готовые зубы и давальческое сырьё. Пациентам нужны зубы, им про обыск не расскажешь, форс-мажоров в бабушкином деле не бывает. Значит, надо самим доставать, покупать, делать заново. В общем, семья попала. Семья постановила, что металлоискатель золото нашёл и молча спиздил: так бывало с бабушкиными коллегами. Ну не в милицию же идти. Надо выкручиваться.

Года два семья выкручивалась и экономила всерьёз. Нормально, вырулили. Прошла зима, наступила ещё одна, и тут бабушку позвали в Большой театр. Бабушка отнеслась к походу со всей подобающей случаю серьёзностью и достала чёртову шубу. Она помнила, что шуба была тяжёлая, но тут оказалась совсем неподъёмной. Бабушка решила, что обойдётся пальтишком, шубу скинула, и тут из кармана выпал кулёчек.

И бабушкин компьютер — развис. Она вспомнила всё.

…Впрочем, семейных дел это не поправило. Бабушка верила в кэш (и правильно делала), но кэш был тогда исключительно рублёвый. Через пару лет всё это сгорело в огне павловской реформы и инфляции — наступали новые времена.

Две Анжелы и Рабинович

Кроме бабушки, меня немножко воспитали школа и двор. Воспитали своеобразно. Двор научил меня принимать роды у кошки, пристраивать котят, прыгать с крыши, перелезать через заборы, отличать ужа от гадюки, делать чуингам из смолы вишни, а также шоколад из какао-порошка, сахара и сухого молока — а позже научил делать «Бейлис» и ликёр «Адвокат». Но тут уже институт помог, конечно — в этом деле без высшего образования трудно обойтись.

Чему меня не научила школа, так это выжимать тряпку. Процесс обучения этому искусству продолжался десять лет, но безуспешно. С первого класса учителя, оставляющие нас дежурить по классу, тщательно следили, чтобы дети хорошо стирали и отжимали половую тряпку, когда-то бывшую мешком. У меня не получалось, да я не особо и старалась, чтобы получалось, — я не могла взять в