толк, каким образом это искусство пригодится мне в жизни. Мальчикам в таких случаях говорили, что им будет тяжело, невыносимо тяжело в неминуемой казарме, если они не научатся хорошо выжимать тряпку. Девочкам учителя обещали страшные кары в семейной жизни — если до неё вообще дойдёт. Но скорее всего, не дойдёт, ибо будущий муж и свекровь обязательно протестируют невесту на выжимание тряпки и я провалю этот экзамен.

Я не могла взять в толк, зачем мне муж, которому важно, как я выжимаю тряпку. Мне терпеливо объясняли. Выговаривали маме на родительском собрании — мол, дочь-то балуете. Она краснела и обещала за меня взяться, но дома тоже ничего не выходило, потому что с уборкой маме помогал папа, а скорее наоборот, и вообще был пылесос, и мама тоже не очень-то отжимала. Железный аргумент про необходимость тренироваться на тряпках имела, конечно, бабушка. Она твердила, что стоматологу нужны очень сильные руки и особенно пальцы, чтобы вырывать коренные зубы, и показывала мне на орехах крепость своих довольно тонких, надо сказать, пальцев: орехи и правда вели себя в бабушкиных руках как картонные. Однако я твёрдо не собиралась в стоматологию, а для орехов мною лично, на личные карманные деньги был приобретён в гастрономе тяжёлый и страшный орехокол в виде Змей-Горыныча. Больше аргументов у родителей не оставалось, и за меня взялась школа.

Один раз меня даже заставили выучить молдавскую сказку «Сливы за сор» и торжественно продекламировать её на уроке чтения. Выучить и продекламировать? Да запросто. Это ж не тряпку выжимать. Я сейчас эту чёртову сказку погуглила, благо до сих пор её помню наизусть — она, кстати, оказалась болгарской, хотя я готова поклясться, что в книге для внеклассного чтения было чётко написано: молдавская. Ну да ладно, проникновение культур.

Вот она, наслаждайтесь народной мудростью:

У человека был сад и дом. В саду росли сливы, а в доме — сын. Стукнуло сыну двадцать лет — захотел сын жениться.

Отец думает: «Сын добрый, трудолюбивый. Надо женить его на хорошей девушке, чтобы во всём была ему ровня. А где такую найдёшь?»

Думал, думал, потом придумал: нагрузил на телегу сливы и повёз продавать по сёлам. Едет, едет, коня подгоняет, а сам кричит очень громко:

— Кому сливы? Берите сливы! Отдаю сливы за сор!

Сбежались бабы:

— Вот невидаль! Рехнулся старик — за сор предлагает сливы!

Женщины, девушки, невесты бросились по своим домам и давай сор мести. Метут, спешат, стараются — кто наметёт больше copy и больше слив получит. Ну и copy же намели! Одна тащит мешок, другая кринку, у третьей полный передник.

Несут старику, одна перед другой хвалятся:

— Гляди, гляди, кумушка, сколько copy я наскребла! Целый год его по углам топтали. Хорошо, что такой чудак приехал, — всё ему за сливы отдам!

— А ты не смотри, что у меня мало. Ещё столько же притащу: чего другого, a copy у меня в доме хватает!

Третья смеётся:

— А мне год собирать — всего не собрать. Столько его набралось, сору-то — мети, сколько сердце хочет. Смотри-ка, на скорую руку мела, а уже полный мешок. Пускай ребятишки сливами лакомятся!

Собирал старик сор да похваливал, всех сливами оделил. Сам смеётся, и бабы смеются. Все довольны — не могут нарадоваться. Полный воз copy набрал, слив почти совсем не осталось.

Тут идёт к нему девушка, молодая, красивая — меньше всех copy собрала: несёт его в носовом платочке.

— Эх, красавица, — говорит старик. — Уж очень мало ты copy насобирала. Каких тебе ещё слив за одну щепотку сора!

— Ой, дядо, — девушка отвечает. — Не жалко мне для вас copy, да негде взять. Нет его у меня. И этот-то вот соседи дали за то, что помогала им подметать.

Как услышал об этом старик, обрадовался. Видит — работящая девушка, чистоплотная, раз у неё в доме нет ни соринки.

«Ну, — думает, — будет она сыну доброй хозяйкой!» Посадил красавицу на воз и погнал коня в свою деревню. Как приехал, так и свадьбу справили. Оженил сына на красавице и не пожалел; до сих пор не может своей снохой нахвалиться!

Так я впервые задумалась о сокровищнице народной мысли и сочла собственные соображения по этому поводу глубоко антинародными, но поскольку к тому времени у меня уже был опыт политических выступлений, я оставила их при себе.

За этот мой первый политический опыт меня чуть не исключили из октябрят. Впрочем, во внучатах Ильича меня в итоге оставили, а с высокой административной должности командира октябрятской звёздочки всё-таки попёрли. В принципе могли бы и родителям на работу настучать, и у них были бы неприятности, но, как я понимаю, моя первая учительница взяла зубами, она ещё долго посещала мою бабушку после моей диссидентской выходки.

Дело было так. Папа мой слушал разные вражьи голоса ночью, но начинал всё же с вечера. А говорили там про интересное, про что нигде больше не говорят. Иногда это обсуждалось, но тихо и не при мне, но если дитя заинтересовалось, оно найдёт способ услышать. В общем, кое-что я улавливала, но интуитивно понимала, что про это надо помалкивать.

Однажды я заболела и попросила умного и хорошего мальчика Вову Рабиновича из моей октябрятской звёздочки дать мне на вечер тетрадку с какими-то там упражнениями. Добрый Вова дал, а тетрадка была — как сейчас помню — чёрная, коленкоровая, за 44 копейки, и в таких тетрадках никогда нельзя было понять, где у неё начало и где конец, пока не откроешь. Я открыла не с той стороны. Прочитала всего полстранички, там больше и не было. Почерк взрослый, но что написано, непонятно. Много сокращений. Я уловила страну и фамилию: Израиль и Щаранский. Мне этого было достаточно, чтобы понять: родители Володи тоже слушают голоса. Значит, с ним можно иметь дело. И я развернула среди Володи пропаганду и агитацию.

Я не помню, какие слова и выражения я тогда употребляла. Но помню смысл. Чёрт его знает, как я тогда называла дряхлеющего Брежнева, выжившее из ума Политбюро, финансирование братских людоедских компартий, преследование инакомыслящих и всё прочее, но я точно именно это всё имела в виду. Володя слабо отбивался: