Я не стояла на месте, а старалась вырваться изо всех сил, ивырвалась бы безусловно, если бы не леопардовый костюм. Я не хотела его порватьи потому была вынуждена проявлять изобретательность, вместе с тем мои обидчицыс трудом могли бы пересчитать количество тумаков, которыми я их щедронаграждала. Они же, вцепившись в меня, такую возможность утратили, но и у менябыли свои неудобства: я не могла повлиять на разговор Фрола Прокофьевича иПолины, а лишь слышала её отдалённый голос.

— Я на коленях тебя прошу: не делай этого! — отчаяннокричала Полина.

«Значит держится мой Фрысик,» — порадовалась я.

В конце концов зарёванная Полина вернулась, меня бросили иснова начали истошно орать.

— Зачем он тебе? Зачем? — хором интересовались жены.

— А вам зачем? — проявляла любознательность и я. — Привыклижить на два дома! Все! Баста! Не на ту нарвались! Я разгоню вашу свору!

— Нет, пусть он мне скажет! — взвизгнула Изабелла ипомчалась к Фролу Прокофьевичу.

Естественно я устремилась за ней, но на мне повисли Тамарка,Полина и Татьяна. Зинаида по-прежнему нервно курила, часто сбрасывая пепел всвою тараканью ловушку.

— Зачем она тебе?! — визжала Изабелла. — Ты что, лучше найтине мог? Это же чучело! Позорное чучело! Тощая, как швабра!

— Я тощая?! — радостно изумилась я, уже готовая расцеловатьэту противную Изабеллу.

— Вот же сучка, — обиделась за меня Тамарка. — Что она осебе воображает?

— Спасибо, ты настоящий друг, — прошептала я.

— Ещё бы, — усмехнулась Тамарка, не выпуская меня из своих цепкихлап, — любой дурак увидит, что ты жирная, как свинья.

Я уже изготовилась побольней пнуть Тамарку, но прибежалаИзабелла, и мне стало не до того. Начался скандал. Жены меня обступили и безвсяких оснований потребовали, чтобы я немедленно покинула эту квартиру.

Назревала потасовка. Больше всего я боялась за свою шляпу,потому что лицу уже мало что могло повредить. Костюмчик, кстати, тоже могпострадать, и я не могла допустить этого. В общем, я решила перейти кубеждениям.

— Девочки, — сказала я, — вы все неплохо в этой жизниустроились, так чего же вам ещё не хватает? Я понимаю, что жить так оченьудобно, но побойтесь бога. Он вам не простит.

— Теперь она про бога заговорила, — с беспочвеннойбрезгливостью гаркнула Зинка-пензючка.

— А ты вообще непонятно что здесь делаешь, — психанула я. —В своём облезлом паричке! И не прикидывайся, что не знаешь!

— Чего я не знаю? — возмутилась Зинка.

— Сама знаешь чего, — уклончиво ответила я.

— Нет уж, говори, — потребовали остальные жены.

— Того, что мой Фрысик вообще тебя никогда не любил. Ты самаему навязалась! — на одном дыхании выпалила я, прекрасно понимая, что всем моёвысказывание понравится, а с одной Зинкой-пензючкой я прекрасно справлюсь.

Однако Зинка повела себя неожиданно. Вот не зря говорят внароде, что в тихом омуте черти водятся. Наша тихоня Зинка проявила неслыханныйтемперамент. Она схватила огромный кухонный нож и понеслась с ним к ФролуПрокофьевичу.

— Пусть он мне скажет! — убегая, вопила она.

Я помчалась за ней. Жены уже меня не держали. Им былоинтересно, чем все это закончится.

Когда я ворвалась в комнату, Фрола Прокофьевича видно небыло, зато Зинка, размахивая ножом как последний янычар, зачем-то полезла подстол. Я поймала её за… В общем, я её поймала и без всякого труда отобрала нож.И надавала ей затрещин, под дружное одобрение остальных жён.

Нож я положила на стол, поправила свою шляпу и тономпобедителя сказала:

— Попрошу оставить меня наедине с моим Фрысиком! — и,приподняв скатерть, прикрикнула: — Фрысик, вылезай!

Фрол Прокофьевич вылез из-под стола и жалобно взмолился:

— Сонечка, а может ну его, может не надо?

— Что значит — ну его? Что значит — не надо? — озверела я.

Жены со злорадными улыбочками мгновенно выстроились в ряд,знаками давая мне понять, кто здесь лишний.

— Сонечка, прости меня, очень перед тобой виноват, но пустьлучше остаётся, как было, — ещё жалобней взмолился Фрол Прокофьевич.

Это уже было выше моих сил. То, состояние, в которое впалая, трудно поддаётся определениям, но, думаю, его испытал на себе любойнормальный человек, когда-либо живавший в коммунальной квартире с однимтуалетом. То есть, я буквально могла убить любого, первого, подвернувшегося подруку.

— Не-ет, — прогремела я, — так уже оставаться не может,потому что это уже не твоё, Фрысик, поражение! Это уже моё поражение, а кпоражениям я не привыкла!

Тамарка, знавшая меня лучше остальных, услышав это,попятилась, я же, схватив со стола нож, кинулась сразу на всех жён.

До сих пор не пойму, как это мне удалось.

С жутким визгом они покинули комнату, а Фрол Прокофьевичснова забился под стол.

— Вот что, милый мой Фрысик, — вытащив его оттуда, заявилая. — Ты не на ту нарвался! Я искрошу сейчас здесь все в мелкую капусту, если тыв моем присутствии не скажешь своим жёнам, что больше в их обществе ненуждаешься.

— Скажу! Скажу! — замахал на меня руками Фрол Прокофьевич. —Сонечка, я все, что хочешь скажу.

И я отправилась на кухню. Жены, должна заметить, не галдели,а сидели в мрачной задумчивости. Некоторые даже дрожали.

— Идите, — рявкнула я — мой муж вас хочет видеть!

И они потянулись к нему гуськом.

Фрол Прокофьевич, увидев своих жён, сник, но заметив меня сножом в руке за их спинами, мгновенно приосанился и скороговоркой выпалил:

— Я больше не нуждаюсь в вашем обществе.

Жены переглянулись, но из комнаты не вышли.

— Пошли вон! — гаркнула я.

Фрол Прокофьевич испуганно дёрнулся и, подумав, что ондолжен и это повторить, тут же промямлил:

— Пошли вон…

— Да он уже пляшет под её дудку! — зарыдала Полина и, убитаягорем, вылетела из комнаты.

Остальные жены побежали за ней.

— Держитесь, — крикнула я Фрысику и побежала добивать егожён.

Когда я, воинственно размахивая ножом, вбежала в кухню, всешарахнулись в разные стороны.

— Вы поняли, кто здесь хозяин? — завопила я. — Нераздражайте меня! Тамарка знает, что было с моим первым мужем и его второйженой, которые меня раздражали!