Мой босс отправляет меня домой из-за пятен засохшей крови намоих штанах, и я очень рад.

Пробитая в моей щеке дыра не зажила до сих пор. Я иду наработу, и мои подбитые глазницы похожи на пару темных мешков с маленькимипрорехами для того, чтобы смотреть. До недавнего времени меня очень злило, чтоникто вокруг не замечает, как я становлюсь мудрым сконцентрированным учителемшколы дзен. Как бы то ни было, я делаю маленькие штучки с ФАКСОМ. Я сочиняюкороткие стихотворения ХОКУ и отправляю их по ФАКСУ всем сотрудникам вокруг.Когда я иду мимо работающих в холле людей, — смотрю как истинный ДЗЕН в ихвраждебные маленькие ЛИЦА.

Рабочие пчелы летают свободно,

И трутни улей покинуть вольны:

Их королева — их рабыня.

Отказаться от всего нажитого в мире, даже от машины, —и поселиться в арендованном доме в самом загрязненном районе города, чтобыпоздно ночью слушать, как Марла и Тайлер в его комнате называют друг друга«людьми-подтирашками».

«Держи, человек-подтирашка!»

«Давай, подтирашка!»

«Подавись! Проглоти, крошка!»

Это делает меня маленьким тихим центром вселенной, просто поконтрасту.

Меня, с подбитыми глазами и кровью, большими чернымишероховатыми пятнами присохшей к штанам. Я говорю ПРИВЕТ всем на работе.ПРИВЕТ! Взгляните на меня. Я — настоящий ДЗЕН. Это КРОВЬ. Это НИЧТО. Привет.Все вокруг ничто, и так здорово быть ПРОСВЕТЛіННЫМ. Как я.

Вздыхаю.

Смотрите. Вон, за окном. Птица.

Мой босс спросил, моя ли кровь на штанинах.

Птица летит по ветру. Я сочиняю в уме маленькое хоку.

Лишь одно гнездо оставив,

Птица может домом звать весь мир:

Жизнь — вот твоя карьера.

Я считаю ударения: пять, семь, пять [4].Кровь на штанинах — моя? «Да», — говорю, — «И моя тут есть». Ответневерный.

Как будто это так уж жизненно важно. У меня две пары черныхбрюк. Шесть белых рубашек. Шесть пар нижнего белья. Прожиточный минимум. Я хожув бойцовский клуб. Всякое бывает.

— Иди домой, — говорит мой босс. —Переоденься.

Мне начинает казаться, что Марла и Тайлер — один человек.Когда не трахаются в комнате Тайлера по ночам.

Трахаются.

Трахаются.

Трахаются.

В остальное время Тайлер и Марла не бывают в одной комнате.Я никогда не вижу их вместе.

Хотя — вы же не видели меня вместе с За За Гейбром, и это незначит, что мы с ним одно лицо. Тайлер просто не объявляется в присутствиеМарлы.

Так что я могу постирать штаны, — Тайлер обещалпоказать мне, как готовить мыло. Тайлер наверху, а в кухне стоит запах жженыхволос и гвоздики. Марла сидит за столом, жжет свою руку гвоздичной сигаретой иназывает себя «человеком-подтирашкой».

— Я обнимаю свое собственное гноящееся болезненноеразрушение, — говорит Марла ожогу под кончиком сигареты. Затем сминаетсигарету о свою мягкую белую руку. — Гори, ведьма, гори!

Тайлер в моей спальне наверху, разглядывает свои зубы взеркало и говорит, что у него есть для меня работа по совместительству,официантом на банкетах.

— В Прессмен-Отеле, если ты сможешь работать повечерам, — говорит Тайлер. — Такая работа подстегнет твою классовуюненависть.

«Да», — говорю, — «Без проблем».

— Тебе выдадут черный галстук-бабочку дляношения, — говорит Тайлер. — Все, что тебе нужно для работы — этобелая рубашка и черные брюки.

«Мыло, Тайлер», — отвечаю, — «Нам нужно мыло». Намнужно приготовить немного мыла, мне надо постирать свои брюки.

Я держу ноги Тайлера, пока он двести раз прокачивает пресс.

— Чтобы сварить мыло, сначала нужно растопить немногожира, — Тайлер просто полон полезной информации.

За исключением того времени, когда они трахались, —Марла и Тайлер никогда не были в одной комнате. Если Тайлер объявлялся — Марлаигнорировала его. Все по-семейному. Точно так же мои родители были невидимыдруг для друга. А потом мой отец убрался, чтобы начать новое самоутверждение.

Мой отец всегда говорил:

— Женись прежде, чем секс тебе надоест, потому чтоиначе не женишься никогда.

Моя мать говорила:

— Никогда не покупай ничего с пластиковыми змейками.

Мои родители ни разу не сказали ничего такого, что хотелосьбы вышить на шелковой подушечке.

Тайлер качает пресс сто девяносто восемь раз. Сто девяностодевять. Двести.

На Тайлере подобие засаленного купального халата и трусы.

— Отправь Марлу из дому, — говорит Тайлер. —Пошли ее в магазин за канистрой щелока. Щелока в хлопьях. Не кристаллического.В общем, избавься от нее.

Мне снова шесть лет, и я передаю сообщения туда-сюда междуотчужденными родителями. Я ненавидел такое, когда мне было шесть. Я ненавижутакое и сейчас.

Тайлер начинает поднимать ноги, а я иду вниз и говорю Марле— «щелок в хлопьях», даю ей банкноту в десять долларов и свой проездной. Марлапо-прежнему сидит за кухонным столом, я вынимаю гвоздичную сигарету из еепальцев. Просто и мило. Кухонным полотенцем вытираю ржавые пятна с ее руки, гдеследы ожогов потрескались и начали кровоточить. Потом я всовываю каждую ее ногув туфлю на высоком каблуке.

Марла смотрит сверху на мою деятельность прекрасного принцас ее туфлями и говорит:

— Я решила зайти. Я думала, никого нет дома. У тебяпарадная дверь не закрывается.

Я молчу.

— Знаешь, презерватив — хрустальная туфелька нашегопоколения. Ее надевают, когда встречают Прекрасного Незнакомца. Потом танцуютвсю ночь, а потом выбрасывают. Презерватив, конечно, не человека.

Я не разговариваю с Марлой. Она может лезть в группыподдержки и к Тайлеру, но ни за что не станет подругой мне.

— Я тебя ждала здесь все утро.

Цветы ли распускаются или умирают, Ветер ли приносит бабочекили снег:

Скале все равно.

Марла встает из-за кухонного стола; она одета в голубоеплатье без рукавов из какого-то материала с блестками. Марла хватает крайплатья и выворачивает его мне, чтобы я рассмотрел маленькие точки швов сизнанки. Марла не носит нижнего белья. И подмигивает мне.