— Что?! Да как… Да… Тебе как такое, вообще, могло прийти в голову?! — Я даже дар речи на мгновение потеряла. Само это слово страшное пугало до одури, а уж тем более — из его уст.

— А что такого? Думаешь, твой папенька не потащил бы тебя в больницу, сразу, как узнал об этом? Если бы я, например, оказался против? — В этот момент Залесский показался мне очень жестоким и циничным чудовищем. Он так откровенно усмехался, что стало не по себе.

— Нет! Никогда! Он бы ни за что на это не пошел! — Я не могла рассказать Залесскому, что когда-то отец не отправил маму избавляться от ребенка. Значит, и меня никогда не отправит. Я в этом была уверена на сто процентов…

— Хочешь, проверим? Сделаем вид, что я против женитьбы на беременной? Посмотрим, что твой старик скажет? — Он был предельно серьезен. Даже тени улыбки на лице не мелькало. — А через пару дней сообщим, что мы передумали, и готовы принять тебя такой, какая есть.

— Зачем тебе все это, я не понимаю?! — глаза открывались все шире, от изумления и ужаса.

— Чтобы ты, наконец, поняла, в каком мире живешь и с кем общаешься. И перестала верить в сказки.

— Это не сказки. Это мой родной папа! И даже не смей обсуждать его в таком тоне!

— Ха! — Игорь по-настоящему расхохотался. — Твой родной папа активно тебя подкладывает под меня. Вернее, под связи моего фазера. И ты до сих пор ожидаешь от него чего-то хорошего?!

— Не знаю… Я уже ничего не знаю… — У меня резко и сильно разболелась голова. Захотелось куда-нибудь спрятаться. От Залесского с его речами, слишком похожими на правду, от отца, от себя… От понимания, как сильно и глубоко я вляпалась. Жаль, до конца не известно — во что и куда.

— Ты как-то сильно побледнела… — донесся голос Игоря, наполненный такою искренней заботой, как будто это не он говорил мне гадости пару секунд назад. — Учитывая твое положение… Пора тебя домой отправлять. Пойдем-ка в кабинет, подождешь там. А я твоего папандера отыщу.

Он уже вел меня в сторону какой-то двери, даже не спрашивая согласия, при этом очень бережно, почти нежно, придерживал за талию.

— Игорь, пожалуйста! — схватила его за руку, уже когда он усадил меня на диван, подал стакан воды и планировал смыться.

— Что? Тебе еще хуже? Рядом побыть?

— Нет. Не говори пока отцу ничего. Я сама… как-нибудь…

Мы снова ехали с отцом в автомобиле, возвращаясь из дома Залесских. Только в этот раз вел не отец, а наемный водитель. Папа строжайше соблюдал правило: пьяным за руль никогда и ни за что. И это правило сейчас играло мне на руку: никаких личных разговоров было не завести, мы оба прекрасно понимали, что в салоне есть лишние уши.

Отец позыркивал из-под бровей, но ни о чем не спрашивал. Не знаю, что ему там наплел Залесский, но он достаточно быстро пришел за мной, усадил в машину и увез.

У меня была передышка, чтобы подготовиться к важному разговору… Я и раньше уже думала над тем, что и как сказать, и уже была почти уверена, что смогу правильно подобрать слова, повлиять на решения отца и на свою судьбу. Но речи Залесского очень сильно сбили с толку. И теперь оставалось только гадать: насколько он прав в отношении моего отца. Неужели, посторонний человек лучше знает папу, чем я? И что за человек воспитывал меня все это время, если я в нем так жестоко ошибаюсь?!

— Что случилось, дочь? Говори сразу. Я ни за что не поверю, что Залесский из-за какой-то мелочи сломает весь четко продуманный план. — Он повел меня в кабинет сразу же, как оказались дома. Даже переодеться в комфортную одежду не позволил.

— Я сказала ему, что беременна. — Выпалила с ходу. К черту полетели все мои заготовки и придумки. — Потом мне стало не очень хорошо, и он решил отправить меня домой. С тобой, конечно.

— И зачем ты ему это сказала? — Отец сверлил меня взглядом, нервно постукивая пальцами по крышке стола. Я сидела перед ним, словно школьница, сложив руки на коленях. Почему-то у нас всегда так получалось.

— Потому, что он имеет право об этом знать!

— Так это правда? — недобрый прищур словно просканировал меня, от макушки до пят. Словно мог насквозь просветить и убедиться, нет ли в моих словах обмана.

— Да.

— Кто отец?

— Пап, за кого ты меня принимаешь?! — это звучало унизительно в его устах. — Я не шлюха, чтобы спать с кем попало!

— Откуда я знаю, чем ты занималась, когда дома не жила… — бросил небрежно. Тем самым приравняв меня к самой настоящей шлюхе.

— Собственно, да… Если ты решил продать меня подороже, то стоит ли ждать уважения…

— Так ты не ответила, кто отец?

— Глеб. Кто еще-то?

— Отвратительно. И что ты собираешься делать? — это было так больно, что слезы текли сами собой, как ни старалась их сдерживать.

— Рожать, конечно. Какие могут быть разговоры?

— Рожать она собралась… Не знаю… Посмотрим, что скажут Залесские…

Больше я не слышала ничего. Не помню, как добралась до комнаты. Полночи рыдала, не успевая переворачивать подушку, чтобы хоть немного просохла… Игорь оказался прав: отцу абсолютно пофигу на меня, на мои желания и эмоции, а про маленького человека, что уже растет внутри, ему и подавно фиолетово.

Только под утро пришло решение, когда слез не осталось, а на месте души зияла какая-то черная глубокая дыра. Есть же еще один выход! И он, уж точно, будет не хуже, чем сидеть и ждать новых указаний от того нелюдя, которого я привыкла звать папой…

Будь у меня возможность — я бы связалась с Глебом. Плюнула на все обиды и претензии, забыла о том, как он бросил меня, ничего не объясняя… Он имел право знать о своем будущем ребенке. И, уверена на сто процентов, никогда не отказал бы в помощи. Даже если разлюбил — не отказал бы.

Но Глеб сменил номер телефона. Удалил аккаунты в соцсетях и мессенджерах. Пропал. Исчез. Перестал существовать, как будто бы. Порой в голову приходили страшные мысли: а вдруг, действительно, он совсем исчез?! Но я их тут же отгоняла. Словно где-то ощущала: Глеб жив. Может быть, не все у него хорошо, но он жив, и от этого становилось спокойнее. Жаль, что фактически для меня это ничего не означало: где бы он ни был, а попросить его о помощи я не могла.

Но зато оставалась еще… мама. Да. Только в самом безумном бреду могло прийти в голову, что я когда-нибудь сама ей напишу. Или позвоню. Да как угодно выйду на связь. Это было просто не-воз-мож-но. До последнего дня — нереально.

У меня был номер ее телефона. Не записан ни в одной телефонной книге — я просто помнила его наизусть. Что поделаешь, если память на цифры такая? Я знала все ее профили во всех соцсетях, иногда листала фото, с какой-нибудь левой страницы, чтобы следов не оставлять. Но ни разу в жизни я сама не позвонила ей и не написала. Лишь отвечала на ее редкие звонки по праздникам. Отец говорил, что так надо, для приличия. Бабушка поддерживала. Не могла им отказать.