Прошел не один день пока, наконец, шторка была готова.

Анна Петровна стояла и молча, смотрела на шторку.

Да, такой красоты она давно не видела.

«Действительно у этой девушки руки золотые. Надо будет подарить ей что-нибудь из своих платьев».

Дашенька же стояла, замерев, с прижатыми руками к груди.

Она не могла понять, нравится или нет барыне её вышивка.

Ну, то, что красиво, это она знала, скорее чувствовала. А вот вдруг надо было как-то по-другому вышить.

Анна Петровна, наконец, улыбнулась. Дашенька облегченно вздохнула и тоже улыбнулась.

Анна Петровна была по натуре своей не многословна. И поэтому всё, что она могла сказать это:

– Молодец, Дашенька, зайдешь ко мне после ужина.

Шторку несли в зал целой процессией. Впереди шла Анна Петровна, за ней Дашенька со шторкой, следом ещё несколько слуг. Шторку натянули и повесили. Ещё некоторое время, постояв и посмотрев на свою работу, все разошлись.

Оставшись одна, шторка стала оглядывать зал. Он был большой, стены были высокими. Посередине стоял черный рояль. Около стен стояли стулья с очень красивыми резными ножками. Спинки и сиденья были оббиты красным атласом. Шторка это сразу отметила. Наверно таким же, как и я, была раньше. От чего ей стало приятно сознавать, что рядом есть хоть что-то родственное.

На стенах висели картины разной величины в красивых резных рамах. На них изображались мужчины, женщины или просто, как вон та, маленькая картина – ваза с цветами.

Рядом со шторкой, слева, висела большая картина: красивая дама в шляпе, и в дорогом атласном платье.

– Надо же, платье-то атласное!

Шторке захотелось поговорить с этой картиной. Она чуть потянулась навстречу к картине, обращаясь к ней, сказала:

– Извините, можно мне спросить у вас?..

Но в ответ картина фыркнула пренебрежительно. И обращаясь к герцогу напротив, сказала:

– Вы только посмотрите! Эта тряпка еще смеет со мной разговаривать!

– Не обращайте на неё внимания, сударыня.

Такого шторка не ожидала, у неё даже края завернулись от досады.

– Тряпка, – это же надо такое сказать! Ну, какая я тряпка? Сама Анна Петровна любовалась мной. И вообще я не просто так вишу, я закрываю окно. А значит, я нужнее, чем эти картины, которые просто так висят, и пользы от них ни какой. Пыль только собирают.

Ей хотелось чувствовать свою значимость, и она в этом себя убеждала. Так ей было легче.

Однажды в зал двери распахнулись, от чего шторка зашевелилась. Слуги бегали туда-сюда, заносили столы, что-то выносили. Двери закрывались и открывались. Шторка, ходила ходуном. Наконец, она не выдержала и спросила у маленькой картины с цветами:

– Что случилось?

У большой картины она не рискнула спросить.

Картина долго пренебрежительно молчала.

Шторка терпеливо ждала.

Наконец, картина с нескрываемым раздражением сказала:

– Такое бывает каждый год. Сегодня именины у нашей хозяйки.

– Наверно, это очень интересно? – сказала шторка, пытаясь продолжить начатую беседу.

Но картина больше не отвечала.

Шторка не обиделась. Она, стала просто с интересом наблюдать за происходящим.

Где-то заиграли музыканты. Их шторке не было видно, но это напомнило шторке о Дашеньке. Ведь шторка рождалась с песнями.

Но вот стали появляться незнакомые, но очень важные мужчины и женщины в красивых нарядах, совсем как на картинах. Люди ходили от одной картины к другой, восхищаясь при этом. Шторке всё больше, и больше становилось, как-то, не по себе. Она, наконец, поняла, что ей тоже хочется, Что бы её заметили.

– Ну чем я хуже их? Я тоже красивая. А они старые. Каждой лет по сто с хвостиком. А я новенькая, Вон как ниточки мои блестят. Ведь новое всегда лучше, чем старое. Правильно вон та дама сказала, что им цены нет. Конечно, нет, какая же может быть цена, если с этого герцога краска сыпется. Нет! Они меня просто не видят в этом углу. Ну почему это окно именно здесь, а не где-нибудь посередине?

Из этой самоистязающей обиды шторку вывел возглас:

– Ах!

Шторка замерла! Перед ней стояла дама в красивой шляпе с перьями. Она смотрела прямо на неё.

– Ах, – опять сказала дама, – боже, какая прелесть!

Она обернулась и, обращаясь в зал, позвала:

– Георгий Петрович, подойдите сюда, будьте любезны.

Подошел солидный мужчина лет сорока пяти.

– Посмотри дорогой, ты видел ещё такое где-нибудь? Какое чудо!

Шторка точно знала, что ни вверху, ни внизу никаких картин не висело.

Значит, это «ах» предназначалось ей шторке. Да-да! Именно ей.

Перед шторкой уже стояло человек пять, и все разглядывали её. Да, её разглядывали как те картины! Ей захотелось закричать:

– Вот видите! Я тоже!

Что тоже она не знала, но что тоже – это она точно чувствовала и знала.

Перед собой она слышала, – прелесть, прелесть!

И от этого вся её сущность заполнялась гордостью за себя.

Эти важные люди не обошли её своим вниманием. Они заметили её тут, в этом углу. И восхищались, пожалуй, даже громче, чем картинами.

Когда праздник закончился и зал, наконец, опустел, шторка с нескрываемой радостью и любопытством посмотрела на картины. И тут она услышала:

– Нет, вы только поглядите, – сказала картина с дамой в красивой шляпе, – эта тряпка вообразила себе, что она может сравниться с нами!

– Успокойтесь, сударыня, она не стоит, чтобы вы так нервничали, – поддержал её герцог.

– Господа, господа, – вмешалась картина с рыцарем на коне, – неужели этот кусок тряпки заслуживает, чтобы вы ему уделяли столько внимания.

– Да барон, вы правы, у нас, действительно, есть о чем поговорить.

Шторка взглянула на стулья, как бы ища у них поддержки, ведь они тоже оббиты атласом. Но стулья жили своей какой-то жизнью, и не вмешивались ни во что. И шторка осталось в гордом одиночестве переварить эту обиду.

– Ну почему они так со мной, почему? Только потому, что я шторка, а не картина? Но вот если бы меня одеть в рамку, я бы была не хуже их.

Шторке очень нравились рамки у картин. Она с тоской и каким-то трепетом разглядывала узоры на рамах. Они придавали картинам богатый и роскошный вид.

К Анне Петровне частенько заезжали знакомые. А теперь, некоторые специально посмотреть на шторку. Шторке было очень приятно. Однажды шторка опять увидела ту даму, которая её первая заметила. Дама стояла перед шторкой и больше не восхищалась, она стояла и молчала. От чего шторке стало как-то не по себе. Затем она ушла, и больше её шторка не видела.