За долгие годы в моей голове скопилась уйма самойразнообразной информации. Например о том, что в годы моей молодости, на Земле,самые хорошие трубки делали из пенки, либо верескового корня. Глиняные трубкислишком быстро нагревались и их было неудобно держать в руке, а деревянныетрескались или слишком быстро прогорали. В конце девятнадцатого века, благодаряпостоянным предостережениям медиков о вреде сигаретного дыма, курение трубокиспытывало небывалый подъем. И к началу следующего столетия мировые запасыпенки и вереска были почти полностью исчерпаны. Пенка или точнее гидросиликатмагния — осадочная горная порода, встречающаяся среди многовековых отложенийморских раковин, спрессованных огромным давлением. Очень быстро все еевыработки истощились, и поставки этого сырья были прекращены. А белый вереск,по латыни Erica Arborea, из корня которого изготовляются трубки, рос лишь внекоторых районах Средиземноморья и достигал крупных размеров, в лучшем случае,лет за сто. Собирали его все кому не лень, ничуть не заботясь о новых посадкахдля будущего урожая. Поэтому нынешним курильщикам трубок приходитсядовольствоваться продукцией из пиролитического углерода, а пенковые ивересковые трубки остались лишь в воспоминаниях да у некоторых коллекционеров.Время от времени небольшие залежи пенки обнаруживаются на других планетах,мигом обогащая счастливчиков, которым удается их найти. Но Erica Arborea иличто-либо сравнимое с ней нигде, кроме Земли, обнаружено не было…

В наши дни люди, вроде меня или Дюбуа, являют собой редкоеисключение. Подавляющее большинство курильщиков предпочитают именно трубки, ицена на вересковый корень может быть очень приличной. Именно такую трубку мне ипоказывал Бейнер. Следовательно…

– …пятнадцать процентов, — настаивал он. — Это едва позволитмне надеяться хоть на небольшую прибыль.

– Черта с два! Этот вереск стоит вдесятеро дороже кускаплатины такого же веса!

– Ты заставишь мое сердце разорваться, если потребуешьбольше восемнадцати процентов.

– Тридцать.

– Фрэнк, будь благоразумен.

– Может быть, бросишь молоть чепуху и перейдешь к делу?

– Двадцать процентов — это все, что я могу позволить.Больше нам говорить не о чем. Это тебе обойдется в пять миллионов.

Я расхохотался ему в лицо.

Из чистого упрямства я торговался еще целый час, отвергаяодно за другим предложения Бейнера и не веря не единому его слову. Я ведь тожев этом собаку съел. Наконец мы сошлись на двадцати пяти с половиной процентах ичетырех миллионах. Мне пришлось звонить Малисти, чтобы распорядиться офинансировании этой затеи. Я искренне пожалел, узнав что поднял его с постели.

Вот так мне и удалось уладить дело с вересковым корнем,завершившееся столь удивительным образом. Точнее было бы сказать забавным, чемудивительным. Но, в конце концов, все мы живем в тени Большого Дерева! Помнитеоб этом? Впрочем, я это уже говорил.

Когда мы, наконец, закончили он похлопал меня по плечу,сказав, что я хладнокровный игрок, и что лучше быть со мной по одну сторонубаррикад. Затем мы выпили еще по одной, и Бейнер стал жаловаться, что ему никакне удается подыскать себе повара-ригелианца и намекнул о желании перекупить уменя Мартина Бремена. Под конец он снова стал допытываться, кто же все-таки далмне знать об этом деле.

Потом Бейнер отвез меня к Башне Бертоля. Мы попрощались, ион уехал. Ливрея подогнала мой глайдер к подъезду ресторана и открыла дверцу.Получив причитающиеся деньги, она выключила улыбку и удалилась. Я поехал в«Спектрум», жалея, что вместо того, чтобы спокойно поужинать в отеле изавалиться спать пораньше, я весь вечер ставил свой автограф на все новые иновые листья.

Радио в моей машине наигрывало какую-то легкую мелодию,которую я лет сто уже не слышал, и в сочетании с начавшимся дождем, она вызвалау меня чувство легкой грусти и одиночества. Машин на улицах почти не осталось,и я прибавил скорость.

На следующее утро, я отправил курьер-грамму Марлингу сМегапеи, в которой заверял, что Шимбо будет у него еще до начала пятогопериода. Еще спрашивал, не известен ли ему пейанец по имени Грин-Грин, иличто-то в этом роде, причем может ли он быть связан каким-нибудь образом сБелионом. Я попросил его ответить курьерограммой с оплатой получателем,адресованной на имя Лоуренса Дж. Коннера, п/о Вольная. Подписываться я не стал.

Я планировал в этот же день покинуть Дрисколл и вернутьсядомой. Курьерограмма — самый быстрый и самый дорогой вид межзвездной связи, нотем не менее, я был уверен, пройдет пара недель, прежде чем я получу ответ.

Конечно, я несколько рисковал, посылая депешу подобного родас Дрисколла, да еще с обратным адресом на Вольной, если по прежнему хотелсохранить инкогнито. Но я собирался улететь сегодня же и стремился закончитьдела побыстрее.

Расплатившись за номер в отеле, я поехал на улицу Нуаж,чтобы окинуть дом Рут прощальным взглядом. По дороге я позавтракал в какой-тозабегаловке.

В Мармеладном Дворце меня поджидало кое-что новенькое. Изщели почтового ящика я извлек большой белый конверт без обратного адреса.

На нем значилось: «Фрэнсису Сандау, дом Рут Лэрис». Я вошелв дом и, прежде чем распечатать послание, убедился, что, кроме меня, тут никогонет. Затем я достал из кармана безобидную с виду, тонкую трубочку, несущуютихую, мгновенную смерть любому живому существу, сел в кресло и положил ееперед собой. И лишь приготовившись подобным образом, я наконец вскрыл конверт.

Так и есть. Еще один снимок.

Это был Ник, старина Ник, Ник-карлик… Покойный Ник. Онскалился сквозь свою бороду, стоя на скалистом утесе, словно собираясь кинутьсяна человека, его фотографировавшего.

«Прилетай на Иллирию. Здесь все твои друзья». — Гласилазаписка, написанная по-английски.

Я закурил свою первую за сегодняшний день сигарету.

О том, кто скрывался под именем Лоуренса Дж. Коннера зналилишь трое: Малисти, Бейнер и Дюбуа.

Малисти был моим агентом на Дрисколле, и я платил емудостаточно, чтобы быть уверенным, что его не подкупят. Правда, к человеку можноприменить и другие средства воздействия, но Малисти сам узнал о том, кто такойЛоуренс Дж. Коннер, только вчера, когда произнесенный пароль «Бе-бе, я чернаяовечка» позволил ему расшифровать специальные инструкции. Так что дляприменения особых мер воздействия времени было явно недостаточно.

С другой стороны, Бейнер тоже ничего не выигрывал, ставя мнепалки в колеса. Ведь мы были партнерами в совместном предприятии, к тому жедостаточно мелком и незначительном, чтобы о нем заговорили люди. Так, капляводы в море бизнеса. Если изредка интересы наших с Бейнером капиталов каким-тообразом и вступали в противоречие, то этот конфликт никогда не носил личногохарактера. Нет, Бейнер исключается.