– Ты и впрямь верующий человек… – с легким удивлениемпроизнес Йенс. – Не простой вор…

– Я вор. И кровь на моих руках есть. Но я верую, и я нехочу, чтобы Искуситель пришел в мир с моей помощью!

– Как ты поймешь, кто он на самом деле? – спросил Йенс. – Впрошлом толкователи считали, что имя Искусителя должно составить число зверя –шестьсот шестьдесят шесть. Но гематрия себя не оправдала. А по делам своимИскуситель будет выглядеть достойно и добро. Ты лишь запутаешься еще больше,Ильмар!

– Да, наверное… – уныло признался я.

– А где ты собираешься искать Маркуса?

Я усмехнулся. Йенс спросил:

– Не веришь мне?

– Конечно, не верю. Может быть, и побег наш – подстроен. Иты на самом деле – очень ловкий агент Церкви, святой паладин, навязанный мне вспутники.

Йенс кивнул и сказал:

– Вот видишь, Ильмар? Ты даже во мне, простом человеке,разобраться не можешь. Кто я такой, добро тебе несу или зло. А хочешьразобраться в Маркусе, который либо наш мессия, либо его заклятый враг. Посилам?

Я молчал.

– Лучше бы ты остался там, в яме… – вдруг изрек Йенс. –Честное слово, легче бы тебе было.

– Можешь вернуться и сам в нее забраться! – огрызнулся я. –Она тебя ждет.

Монах замолчал, сгорбился, кутаясь в плащ. Лица подкапюшоном видно не было, и о чем он думает, я даже догадаться не мог.

– Без тебя мне в пути легче будет, – жестко добавил я. –Вздрагивать во сне не стану. Но я тебя не гоню… как-никак, а ты помог выйти.Одного же тебя схватят вмиг. Ты хоть домой податься можешь? Есть у тебяродственники, друзья?

– Были. Сейчас нет… наверное.

Он долго молчал. Дилижанс несся по дороге, лишь редко-редкощелкал в воздухе бич – глухо, мокро. Луч мощного карбидного фонаря метался подороге, высвечивая бесконечную череду капель.

– Ты был прав тогда, вор, – сказал вдруг Йенс. – Мать моегосына была шлюхой. Обычной шлюхой. И не в монастыре она… а где-то на улицах, каки прежде. Если бы мальчишка не вырос таким похожим на меня – я бы и непоручился, что он мой сын.

Вот так… Я даже не нашелся, что ответить.

– Она подкинула младенца к дверям типографии, – продолжилЙенс. – Я работал в типографии Мореплавателя Ионы, набирал тексты. Это оченьважная работа, Ильмар. Стоит лишь одну буковку поставить не на место – иисказишь святые тексты… Но… среди нас не было настоящего смирения. Мы сдрузьями порой уходили в город… и грешили. Многие. Не повезло лишь мне одному.

Он задумался, потом предположил:

– А может быть, повезло? Мой род не прервется… если,конечно, в послушании сын пойдет в меня. А та женщина… подкинула младенца иоставила записку – чей он сын. Это большой грех, я ведь давал обет безбрачия,когда только обратился к вере, и уверен был в своих силах. Разбирались долго…потом решили, что я буду отбывать провинность, работая в подземной тюрьме.Почти что узник… сам. И даже позволили видеться с сыном. И потом позволили емустать послушником и помогать мне. Нельзя сказать, что наказание очень жестоко,ведь правда?

– Да, Йенс… наверное… – пробормотал я.

– Наказание справедливо, и я не роптал никогда, – твердо сказалЙенс. – Но вот когда понял, что мой сын навеки окажется в каменной клетке… Ясломался, Ильмар. Ты меня сломал. И обрек на адские муки.

Может, мне и стоило ему правду сказать: «Да, ты обречен».Только есть такая правда, что хуже лжи. И я сказал убедительно, сам себеначиная верить:

– Разве, Йенс? А если то, что ты мне помог сбежать, –Господня воля?

– Ничто не делается без его воли, – тихо сказал Йенс. – Новыбор мы вершим сами. И он может быть неправильным. Неужто о попущении тебеобъяснять надо?

– Не надо, Йенс. Но что нам сейчас важно? Найти Маркуса ипонять, кто он – Искупитель или Искуситель. Если первое – помогать. Если второе– остановить. Не для того ли я угодил в застенки, чтобы это понять? И не длятого ли ты меня вывел и сейчас рядом?

Йенс задумался. Сказал:

– Да, это может быть правдой. Если только ты, Ильмар, нестал уже верным слугой Искусителя.

– Тогда зачем мне брать тебя с собой? Воспользовался – ивыбросил.

Йенс пожал плечами.

Да, не повезло с попутчиком. Нельзя мне с ним ехать – раноили поздно не выдержит груза сомнений, скрутит во сне – или огреет по головедубиной да и потащит обратно.

Но и бросить просто так – жалко…

– Как же ты найдешь Маркуса? – вновь спросил Йенс. И этанастойчивость меня настораживала: вдруг и впрямь, весь мой побег подстроен, иЙенс ловкий агент Церкви, и даже сын его – умелый не по годам лицедей. Хотятрудно поверить, что смог бы ребенок так талантливо играть, и вниз в камеруупасть бесстрашно, и дальше…

– Есть один человек, – неохотно открыл я часть правды. –Умный человек. Однажды он уже помог мне найти Маркуса. Может быть, сумеетпомочь снова.

– И долго нам того человека искать?

– Нет, не долго. Завтра к ночи в Лионе будем, тампереночуем… деньги я найду.

Йенс горестно вздохнул и свел руки, молясь. Дал понять, чтознает, как я деньги добуду.

– Ну а послезавтра будем в гостях у умного человека, –закончил я. – Если жив он, конечно.

– Так долго ехать… – задумчиво сказал Йенс. – Я уже сейчасвесь… словно избитый.

– Брось, Йенс. Здесь дорога хорошая. Вот дождик… но чтоподелать. Постарайся уснуть, утром все по-другому будет.

Я оказался прав – утром все было по-другому.

Во-первых, дождь кончился, словно и не бывало. Небо сталочистым и прозрачным, в последней попытке отвернуться от осенних туч. Дажепотеплело малость. Во-вторых, к нам на крышу зачастили пассажиры – из окрестныхдеревень и городишек. Кому нужно было проехать десяток километров, а кому исотню. К полудню я уже был при деньгах – причем честных, выигранных у какого-томелкого чиновника и богатого крестьянина в буру. Причем играл без всякогошулерства. Что ни говори, наша, воровская игра, сколько времени за нейпроведено – и в тюрьмах, и отсиживаясь по тайным убежищам.

Как только проигравшиеся сошли – мрачно, не прощаясь, будтоим было кого винить, кроме себя, я карты бросил. Оставил играть по мелочичетырех пареньков, ехавших до Милана, в ремесленный цех поступать, а сам прошелк передку кареты, пихнул кучерского помощника, сунул ему пару марок и купиледы. Конечно, оно дороже, чем в придорожном трактире, да и хотелосьгоряченького, но терпеть больше сил не было. Кучер удивленно глянул напассажира третьего класса, неожиданно раскошелившегося на еду, и даже выбралбутылку поприличнее, хорошего года.