говорить бесполезно. Ну ничего, еще не вечер. – Он повернулся к Байсе. – И вы туда же. Я чертовски устал биться в одиночку! Вы оба, конечно, знаете, что полиция ходит за нами хвостом. Здесь нам поговорить не удастся. Ладно, увидимся позже. И с вами, и с Вильсоном…

Байсе и индеец стояли, как два изваяния, и слушали Гая.

Лео Кранц в конце разговора с Порцией Тритт произнес практически ту же самую фразу, что и Гай во время спора с Эмори Байсе:

– Здесь мне не удастся поговорить. Похоже, Элла Дешер идет по твою душу. Но, Порция, так не пойдет. – Голос Кранца звучал напряженно, его глаза впились в лицо женщины. – Уверяю тебя, так не пойдет!

– Поживем – увидим. – Улыбка Порции отнюдь не свидетельствовала о бьющем через край веселье. – Впрочем, кто сказал, что так не пойдет?

– Я. Да, я был терпелив. Я всегда терпелив. Тебе это известно лучше других. Но сегодня ты привела его сюда… с учетом всех обстоятельств…

– Мой дорогой Лео! – Она рассмеялась с ноткой привычной самоуверенности. – Я давным-давно объяснила тебе, что меня не удастся держать в узде и тем более пришпоривать. И ты отлично знаешь, что я никогда не давала тебе ни малейшего… Ой, привет, Элла! Да нет, что вы! Я как раз говорила мистеру Кранцу, что, надеюсь, вас не слишком ошеломит…

Только после восьми вечера Джин Фаррис с трудом удалось выскользнуть из цепких объятий двух настойчивых дам, жаждущих подписать ее на журнал под условным названием «Одетая женщина», который находился еще в зачаточном состоянии. Последние приглашенные на коктейль уже потихоньку разошлись. Приглашенные на ужин пока разбрелись по дому и прилегающей территории. Джин осталась на лужайке совсем одна, если не считать двоих одетых в белые куртки слуг, которые складывали в штабеля стулья и убирали мусор. Она закинула руки за голову, закрыла глаза и прислонилась спиной к стволу старого клена, чувствуя себя усталой, подавленной и жалея, что не выпила больше коктейлей или, наоборот, не отказалась от последних двух.

– Так вот вы где!

Джин встрепенулась и открыла глаза. Ей не хотелось улыбаться идущему к ней мужчине, и она не стала пытаться.

– У вас своеобразная походка: с носка на пятку, однако не совсем такая, как у тех индейцев, которых я видела в Нью-Мексико.

– Я родом не из Нью-Мексико. – Гай остановился и с высоты своего роста посмотрел на девушку. – Для кого вы позировали?

– Просто отдыхала, – покачала головой Джин. – Дерево позволяет мне восстановить силы. Быть может, я наполовину дриада. Вы кого-то искали?

– Вас.

– Вот она я.

– Я вижу. – Он приблизился еще на шаг. – Мне нужно задать вам вопрос. Вы наверняка успели заметить, что я не умею говорить экивоками. Я слишком прямолинеен и ничего не могу с собой поделать. Не могли бы вы отдать мне то, что на вас надето? Юбку и жакет?

– Отдать вам?.. – У Джин глаза полезли на лоб. – Вы хотите сказать, я должна отдать вам свою одежду?

– Да. Именно отдать, а не одолжить, потому что я не знаю… Вы даже не представляете, как мне неприятно об этом просить, но я не шучу. Отдайте их мне. Я ничего не могу внятно объяснить. Но кое-что случилось, и теперь мне нужны эти вещи.

Джин вгляделась в его лицо и тихо произнесла:

– Теперь я понимаю, почему некоторых людей называют индейскими дарителями. Надо же, а я по наивности считала это клеветой!

– Так оно и есть. Отвратительное выражение. Если бы я только мог… – Он замолчал, так как Джин встретила его слова взрывом смеха.

– Простите! – воскликнула она. – Но это и вправду смешно! Ужасно смешно! Менее часа назад мистер Барт прижал меня к стенке. Заявил, что его жена без ума от моего костюма и он готов его купить. Обещал хорошо заплатить с учетом истории байеты, но хотел, чтобы я подтвердила ее аутентичность… А теперь и вы просите меня отдать этот злосчастный костюм… – Джин расхохоталась, но взяла себя в руки и продолжила, вложив в свой голос максимум дружелюбия: – Что ж, в любом случае у вас хороший вкус. Порции Тритт очень пойдет мой костюм.

– Порции! Боже мой! Подождите минутку!

Но Джин, которая при желании могла быть весьма проворной, бросила через плечо, продолжая идти:

– Да, Порции мой костюм очень пойдет, но она его не получит!

Не успела она сделать и двадцати шагов, как Гай, еще более проворный, ее перехватил и, потянув за руку, остановил. Джин повернулась к нему лицом, с горечью проронив:

– Мистер Кэрью! Право слово!

Он отпустил ее руку и застыл на месте. Джин зашагала по лужайке, снова услышав за спиной его шаги… нет это было нечто другое… он вовсе не шел за ней… нет, это все-таки он… нет, не он…

Нет.

Она направилась вперед, пресекла гравийную дорожку, обогнула клумбу с рододендронами и двинулась дальше. За спиной ни звука. Никаких признаков погони. Она оказалась в саду, где буквально год назад они с Айви-Бернеттой срезали гладиолусы. За садом простиралась не лужайка, а скорее скошенный луг, за лугом – заросли молодого березняка, сквозь просветы в котором виднелась окружавшая поместье ограда. У Джин имелось несколько вариантов дальнейших действий. Она могла перелезть через ограду, но не хотела этого делать. Автомобиль был припаркован слишком далеко, с другой стороны дома, и не имело никакого смысла огибать все поместье. Джин нашла травянистую площадку под густым кустом с темно-зелеными листьями, легла на спину и закрыла глаза.

Она понимала, что выставила себя круглой дурой. И хотя подобное поведение можно было легко объяснить, ей отнюдь не становилось легче. Джин мысленно перечислила все до одной причины в хронологическом порядке. Во-первых, ее слегка задело, когда Гай появился в компании с Порцией Тритт. Во-вторых, Джин обидело, что Гай упорно не обращал внимания на ее присутствие и изящный костюм, который был ей к лицу. В-третьих, в силу неудачного стечения обстоятельств она случайно услышала в шатре для переодевания, как две дамы со смаком обсуждали бурный роман – по слухам, имевший место восемь лет назад между Гаем и Порцией Тритт. В-четвертых, Джин неприятно задело то, что у нее предательски екнуло сердце, когда она, стоя под деревом, услышала голос Гая. Ведь именно в этот самый момент она уговаривала себя, что нет ничего глупее воображать, будто ей нужен муж.

Джин открыла глаза, минут пять смотрела на сумрачное вечернее небо и снова закрыла. То, что она позволила себе сказать Гаю колкость насчет Порции Тритт, не шло