Cердце Мрака екнуло. Боясь поверить, он даже задержалдыхание и так шел, пока грудь не заходила ходуном. Это ветер, сказал себе. Акогда в трубе воет, то вообще такое выговаривает...

Жаба похрюкала над ухом, соглашалась. Она всегдасоглашалась, пока ее носили на себе.

Далеко впереди начало вырисовываться что-то неясное. Мрак ускорилбег. На красном истекающем кровью небе зловеще проступали черные стены.

Темно-красные быстро бегущие тучи цеплялись за острые зубцы,из ран хлестала дымящаяся кровь. По левой стене пролегала широкая извилистаятрещина, а в обращенной к Мраке стене зиял пролом, в который протиснулся бывсадник на коне.

Еще не успели, подумал он с облегчением. Заделать щели,натаскать камней да заново выложить пол, это ж за один год не починишь, чтодерзкие пришельцы из верхнего мира тут натворили за полдня!

И вдруг, едва подошел к пролому, ноги начали застывать. Он встрахе опустил голову, волосы встали дыбом. Ступни превратились в камень! Серыйс багровыми прожилками гранит — крепкий, но мертвый камень.

— Наконец-то, — прошептал он. — Отмучался...

Ноги отказывались повиноваться, но он заставив себядвинуться в пролом, затем потащился, громыхая каменными ступнями повздыбленному полу. Оказывется, не удалось бы пересидеть в каменном мешке безокон или в жарких странах Песка! Не так, так иначе, но смерть свое возьмет...

На той стороне мрачного зала лежал, разбросав лапы,громадный зверь. Морда была втрое крупнее бычьей, покрыта панцирем, но зверьлежал недвижимо, из пасти как выползла струя черной крови, так и окаменела.

— Кто это вас так, ребята, — сказал Мрак с угрюмымудовлетворением. — Вроде бы не я... Или все-таки я? Что-то с памятью моейсталось...

Он заставил себя тащиться дальше. Холод поднялся уже досередины голени, но колено еще из плоти, суставы хрустели, но сгибались. Онтащился, сцепив зубы, счет его нелепой жизни шел уже не на дни, даже не начасы.

Из-за одной двери послышалось пение. Тягостное, леденящеедушу. Он качнулся в ту сторону, покрепче перехватил секиру.

Дверь распахнулась с треском. В мрачной палате, освещеннойкрасными факелами, стоял жертвенный камень, а вокруг медленно шли по кругучетверо волхвов в черном. Их фигуры с надвинутыми на лица капюшонами вселялидрожь. Мрак зябко повел плечами.

И тут увидел на камне человеческое тело, накрытое белым.Руки были вытянуты, лицо вскинуто к потолку. Глаза закрыты. Так же лежала там,во дворце Маржеля. И здесь, у темных сил, она все такая же покорная жертва.

— Бей! — хрипло вскрикнул он.

Хотел кинуться на них, но тело отказалось повиноваться. Отног поднимался холод смерти. Уже выше колен обратилось в камень, отяжелело,ноги не гнулись. С руганью, едва не плача от отчаяния, он каменно зашагалвперед. Волхвы оглянулись, один небрежно отмахнулся. Из его ладони вылетел снопискр, метнулся в сторону Мрака.

Воздух сгорал на пути волховской силы, а когда искрыударились в его тело, запахло горелым мясом, но еще больше — паленым камнем.Мрак изогнулся от боли, но все так же каменно шел на волхвов преисподней.

Волхв только успел распахнуть глаза, как что-то тяжелоеразмозжило ему череп. Второй в недоумении забормотал, удар оборвал его наполуслове. Третий прямо из ладоней метнул слепяще белые лучи, и секира угодилаему прямо в лоб.

Четвертый оказался мудрее: ринулся к выходу. Мрак, не всостоянии гнаться на каменных ногах, что омертвели до развилки, метнул вследсекиру. Угодила в затылок рукоятью, но волхв рухнул как подкошенный, рукиразбросал, не копыхнулся.

— Что значит добрый удар, — пробормотал Мрак, — никакоеподлое колдовство не устоит...

Правда, поправился про себя, если бы не та поддержка, накоторую все намекают, то удар мог бы не получиться таким хлестким.

Он обернулся к Светлане. Ее безупречно чистое лицо былоспокойным, глаза закрыты. Пухлые губы чуть приоткрылись, словно в последний мигпрошептала чье-то имя.

— Спи, — прошептал он мертвеющими губами, — любимая, спи...

Звериная боль разламывала череп. В висках стучало, передглазами колыхалась красная пелена. Во рту было сухо, потом он ощутил соленое,теплое. Холод поднялся до живота, и он ощутил как онемели внутренности,превратившись в камень.

Шатаясь, он раскачал тело — только бы не упасть! — заставилсебя приблизиться к столу. Там лежала огромная толстая книга, а рядом стоялипесочные часы. Переплет из темной кожи, углы обуглены, выглядывает почерневшийкраешек доски. Пахло древностью.

Мрак ухватился за край стола, чтобы не упасть. Книгазанимала половину стола, на переплете странные буквы, если и не прочел, тоугадал. Книга Судеб!

— Мрак, — прохрипел он. — Меня зовут Мрак...

Трясущимися руками — холод поднимается уже к сердцу —раскрыл книгу. Страницы из тончайшего пергамента внезапно пришли в движение. Снемыслимой скоростью переворачивались, мягко шелестя, у него только серело вглазах, и вдруг замерли, открыв Книгу почти на середине.

Там было множество знаков, у него рябило в глазах, никогдабы не подумал, что на свете столько народу, или тут и все звери, хотя почему бынет, иные звери лучше иных человеков, а то и гады лучше...

Одни значки вспыхнули темнобагровыми закорючками, но по меретого как Мрак смотрел на них, медленно гасли, как угли в догорающем костре.

— Вот и моя жизнь, — прошептал он горько.

Боль стала острее, в глазах плыло. Холод поднялся к сердцу,стиснул ледяной лапой. Остро кольнуло, и Мрак ощутил как сердце пересталобиться. Он слышал далекий звон, и уже не понимал, в его голове или за стенами.Внезапно пустые песочные часы наполнились песком. Но он был весь внизу, асверху струилась тончайшая струйка, последние песчинки падали вниз.

Жаба прыгнула на книгу, почесалась, прыгнула обратно наплечо. Мрак едва не упал, но в глазах на мгновение очистилось. Слабеющей рукойон вытащил нож и соскоблил гаснущие закорючки.

В этот момент упала последняя песчинка. В нижней посудинезамерла горка нежнейшего песка, а в верхней было пусто. Мрак тряхнул головой.Из глаз разом ушла багровая пелена, он глубоко-глубоко вздохнул, и острая больедва не разорвала грудь.

Боль стегнула по телу, и он едва не закричал от внезапногоощущения своей дикой силы, своего могучего тела, своих сильных рук... А большоесердце проснулось и судорожными толчками погнало, наверстывая, по жилам горячуюжизнь. Во всем теле стало горячо. Внутренности и ноги пекло, будто туда залилирасплавленный свинец. Его всего кусали злые мурашки, будто отсидел себяцеликом.