Новый Тирион — название-насмешка над изначальной сутью имени: Обсерватория, которую спрятали в пещеру! Символично и горько. Пожалуй, именно это понимание стало последней каплей в чаше принятия решений, когда супруга Куруфинвэ Атаринкэ поехала в «крепость-усыпальницу», как величали Форменоссэ верные Валар аманэльдар.

И вот теперь что-то заставило родню короля и королевы Нолдор отправиться на север. Может быть, родители золотоволосых близнецов Ангарато и Айканаро захотели смотреть на настоящие, а не нарисованные звёзды?

— Гори, гори ясно, чтобы не погасло!

Божья коровка, улети на небо!

Принеси мне хлеба!

Чёрного и белого,

Только не горелого!

Девочка поставила фонарь на траву, достала из него свечу, посмотрела на сосны сквозь огонёк.

— Исход из Валинора многих лишил будущего, — сребровласая эльфийка подошла к Усинтиэль, взглянула на танцующую внучку. — Моя сестра стала королевой чужого народа, и что бы ни говорили о братстве, Ольвэ, увы, всё портил испокон веков и портит поныне. Знаешь, я ведь была из тех, кто хотел видеть королём Тэлери Айриольвэ. Когда кузена нашли мёртвым, я подумала, что у нашего народа больше нет «завтра».

Маленькая племянница дортонионских владык, знающая об Айканаро и Ангарато лишь то, что у её мамы когда-то были братья в Валиноре, а теперь они за морем, снова закружилась около леса, огонёк свечи затрепетал, белое платьице взлетело лёгким дымком.

— Гори, гори ясно! Чтобы не погасло!

Подошла служанка, принесла вина и фруктов.

— Мы помним времена, когда здесь не росли апельсины и этот сорт яблок, — мать дортонионских владык улыбнулась. — Мы такие древние Квэнди! Не потрескаться бы от времени, словно мрамору.

— Знаешь, что странно, — Усинтиэль отпила из высокого тонкого бокала, — Исход разрушил «завтра» многих Нолдор, разбил судьбы и семьи, но браки, где один из супругов — из народа Тэлери, сохранились. Как ты думаешь, почему так?

— Может быть, нет большего безумия, чем такой союз? — рассмеялась сребровласая эльфийка. — Поэтому даже Моргот не в силах его превзойти, поэтому нас ничем не удивить и не напугать.

— Уверена, ты права, — супруга Куруфинвэ-младшего поддержала веселье.

Стало совсем темно, лишь белое платьице и золотые волосы девочки по-прежнему кружились, озаряемые огоньком свечи. Когда свет падал на лицо малышки, тень делала милые черты пугающими, создавая иллюзию отсутсвия глаз и прозрачности кожи. Голова казалась объятой пламенем.

— Гори, гори ясно!

Принеси мне хлеба, только не горелого!

Женщины посмотрели друг на друга, подняли бокалы.

— Вы говорите про Нолдор, будто у них кузнечные молоты, вместо голов, — Усинтиэль покрутила в руках персик, осторожно откусила.

— Да, а вы про нас — у Тэлери двойное дно. Похоже, оно запасное на случай гнева супруга-Нолдо. Стукнет головой-молотом, пробьёт, а там ещё есть! И корабль семейного счастья останется на плаву.

Сияние поднявшегося в небо ночного светоча озарило сосновые кроны, словно присыпало белёсой золой.

— Гори, гори ясно!

Ночные птицы запели громче, ручьи зажурчали мелодичнее.

— Мы приехали надолго, — сказала вдруг среброволосая эльфийка. — Надеюсь, нам найдётся место на время, необходимое для строительства дома. Просто… Я устала вечно вспоминать чьё-то счастливое прошлое. Под землёй живут только бесконечными обсуждениями, как было прекрасно, мечтами о возвращении Древ, Весны Арды и ушедших близких. Я больше не хочу постоянно говорить о сыновьях, ведь у меня есть другие потомки. У меня есть «завтра», и я решила найти народ, который тоже видит впереди не только тоску. Но на теневом склоне Таникветиль моей семье рады не будут.

Малышка совсем забыла об осторожности, начала трогать плавящийся воск. Серьёзно навредить она себе не могла, поэтому обе женщины терпеливо наблюдали за игрой, готовые в случае чего утешить ребёнка.

— Гори, гори ясно! Чтобы не погасло!

Фонарик одиноко стоял на траве, лишь иногда озаряемый крошечным огоньком.

— Я тоже вижу тяжёлые сны, — мать дортонионских владык допила вино, — мне тоже страшно, но я не хочу слушать однообразные речи мужа сестры о том, что Валар нам помогут, а мы должны их любить. Я не хочу плыть по течению ледяных подземных рек в кромешной тьме, боясь, что вот-вот застряну в расщелине. Я боюсь за сыновей, но не хочу постоянно говорить об этом и утешать других, уверяя, будто мне точно так же тяжело. Кто знает, насколько страдает каждая из нас? Да, возможно, кому-то суждено умереть, но я, Усинтиэль, я хочу жить. Кто-то выбрал гибель, но я выбрала жизнь. И мне надоело чувствовать себя виноватой за это и быть вечно кающейся в том, как я посмела не сдаться. Знаешь, из всех чертогов Арды, мне милее стены Форменоссэ. Здесь все прокляты, но такое проклятье я бы назвала совсем иначе.

— Свободой? — спросила жена Атаринкэ.

— Да. Свободой.

Девочка засмеялась, поднесла свечу к пышному золотому цветку.

— Я видела во сне подобное, — заговорила, указав на внучку, бабушка. — Астры, магнолии, нарциссы, пионы на фоне соснового леса. И огонь. Мне было страшно, но я знала — всё, что происходит, предрешено и не в моей власти. Огонь тогда вспыхнул, и я проснулась, когда весь мир рухнул в пламя где-то внизу. Было странное чувство, будто происходящее давно напророчено, неизбежно, но это ошибка, так быть не должно.

Усинтиэль задумалась, не ответила. На небе всё ярче сияли звёзды, танец платьица и огонька около цветка продолжался, и тишину нарушало лишь далёкое пение птиц, но вдруг неожиданно громко, словно предвещая катастрофу, прозвучал детский голос:

— Гори, гори ясно! Ой!

***

Пенголод открыл глаза и понял, что снова заснул над рукописью.

Среди строчек об устройстве города и списка новых членов семей лордов красовались золотые цветы. Летописец хотел рисовать их нераскрывшимися бутонами, но тогда прекрасные растения превращались в языки пламени, а огню на страницах книги не место.

Чувство тревоги снова зародилось в сердце. Сейчас Пенголод, как никогда раньше, понимал тех, кому хотелось сбежать из тайного города — влюблённый эльф совсем ничего не знал про обожаемую леди, и почему-то с каждым днём это тяготило сильнее. Спросить бы о ней орлов, но каждый раз что-то останавливало.

Посмотрев на огонь в большой металлической чаше, книжник представил, как горят страницы с цветами, внутренне содрогнулся и поспешил