Это был неподходящий момент, чтобы задать ей решающий вопрос – имеет ли она отношение к убийству олимпийцев. Но Мориц не знал, что он вообще может сказать. Амаль пережила такое, что его собственная биография – это череда удач. Он молчал в растерянности. Амаль повернулась к Элиасу. Он показал ей коробочку с пленкой «кодак», подарок старика Аттиа. Амаль запротестовала и достала кошелек. Аттиа с улыбкой замахал руками.

– Ахлан ва сахлан [88], – сказал он.

Когда они прощались у магазина, Амаль напомнила Элиасу, что нужно поблагодарить Морица.

– Мерси, месье.

Она посмотрела на Морица и спросила:

– Что ты делаешь в Ид-аль-Фитр? [89]

– Я еще не знаю.

– Ты не можешь оставаться в этот день один. Приходи к нам. Я приглашаю на ужин нескольких друзей.

Глава

55

Мориц опасался, что приглашение было не просто приглашением. Но проверкой. Гостеприимное жюри из ее друзей. Настроение под конец поста было праздничным, весь Тунис веселился. После нескольких недель самоограничения жизнерадостность переливалась через край, слегка пугая Морица. Люди толпились на улицах, дети запускали петарды, в кафе гремела музыка. Запахи скорого лета мешались с ароматами горячих сладостей. Словно и не менялись местами день и ночь на несколько недель; люди веселились так, будто это их последний день.

В подъезде Амаль пахло тмином и корицей. Элиас стоял в коридоре и сфотографировал Морица, когда тот вошел в небольшую квартиру. Высокие потолки, облупившиеся стены, кое-где тронутые плесенью. В гостиной сидели мужчины, женщины, дети. Из кухни вышла Амаль. Она несла миску с салатом и смеялась.

– Это Мориц, el almani!

Все вскочили, принялись жать Морицу руку – куда радушнее, чем он ожидал, – целовать в обе щеки.

– Добро пожаловать в Тунис!

– Добро пожаловать в Палестину!

Взрослые пили пиво и кока-колу, курили «Ротманс» и «Мальборо». Мориц будто перенесся в мюнхенское общежитие. Только теперь революционеры превратились в отцов семейств. Политические функционеры без государства. Он не узнал никого из своего списка. Высшие чины, вероятно, празднуют у себя на виллах. Но и здесь не рядовые бойцы. Большинство явно образованные. Атмосфера была непринужденной. Кто-то поставил пластинку. Арабская певица, которую Мориц не знал.

Он был готов, что его станут расспрашивать. Заранее проиграл возможные сценарии и придумал правдоподобные ответы. Но, вместо того чтобы разглядывать и изучать гостя, они просто приняли его в свой круг. Несколько дружеских вопросов о Германии, о семье – и все. Для мятежников, находящихся под прицелом Моссада, они чувствовали себя на удивление уверенно, подумал он. Или это он кажется таким безобидным?

* * *

Один из гостей – черные усы и очки-авиаторы – заметил, что Мориц рассматривает фотографию над диваном. На ней были Амаль и Халиль, какими он их помнил, а между ними – Элиас, которому, наверно, лет пять. Они стояли перед разрушенным домом, изрешеченным пулями. Гражданская война в Бейруте. Они смеялись.

– Ах, Халиль! Да будет милостив к нему Аллах, – вздохнул мужчина. И, глядя на Элиаса: – У него теперь много отцов. И когда ты вырастешь, ты станешь таким же героем, как Халиль!

Элиас кивнул.

– Сфотографируй нас! – крикнул ему мужчина.

Элиас достал свой фотоаппарат и снял их с Морицем.

– Элиас, ну-ка, раздай! – Амаль протянула ему блюдо с лавашом.

Она явно следила, чтобы он всегда был у нее на глазах. Казалось, она может получить любого из этих мужчин – и холостого, и женатого. Но держала всех на расстоянии. Наверно, сыну она желает другой жизни, подумал Мориц. И мужчины относятся к этому с уважением. Амаль поставила закуски на низкий столик перед диванами.

* * *

Хумус. Баба гануш. Табуле. Лабане. Мухаммара.

Амаль излучала тепло и приветливость, и от этого маленькая, затрапезная квартирка превращалась в просторный дом, окруженный фруктовым садом. Всем хотелось находиться к ней поближе.

– Бог благословил твои руки, – сказал один из гостей.

А его жена-туниска призналась, что палестинская кухня – лучшая между Рабатом и Багдадом.

* * *

Когда Амаль подала основные блюда – рис с миндалем, курицу и баклажаны, – разговор зашел о Мюнхене.

О том, как она познакомилась с Морицем.

– Что немцы думают о Палестине?

– Мы желаем обеим сторонам, чтобы они заключили мир.

– Мир? – саркастически усмехнулся усатый. – Это вы хотите мира. Чтобы успокоить свою совесть. Мы хотим свободы!

Мориц воспользовался возможностью, чтобы завести разговор об Олимпиаде 1972 года. Это было легко, все до сих пор живо помнили о захвате. Впрямую он спрашивать не решился, чтобы не пробудить подозрений. Выбрал окольный путь.

– Как ты думаешь, теракт был ошибкой? – спросил Мориц у Амаль.

Усатый не дал ей ответить.

– У нас нет ни военно-воздушных сил, ни подводных лодок, ни атомной бомбы. Мы не можем победить их военным путем. Но пока мы страдаем, пусть страдают и они!

– Мы совершили много ошибок, – сказала Амаль, обращаясь ко всем. – Посмотрите, где мы оказались. Сначала Амман, потом Бейрут, теперь здесь. В следующий раз, когда они нас выгонят, мы, наверно, разобьем палатки на Мальдивах!

Кое-кто рассмеялся. Другие принялись возражать по-арабски.

– Если Мюнхен был ошибкой, почему вы это сделали?

– Мы хотим уничтожить не людей, – сказала Амаль, – а политическую систему, которая нас дискриминирует. Мы хотим демократической Палестины для всех, с правом на возвращение беженцев. Если евреи хотят жить как меньшинство на нашей родине – добро пожаловать!

Атмосфера внезапно накалилась. Морицу вспомнилась поговорка: где два еврея, там три мнения. Палестинцы им не уступали.

– Мы отправили заявку, – сказал один из молодых гостей, – в Олимпийский комитет. Нам даже не ответили! А Израиль участвовал. Разве это справедливо? Поэтому мы участвовали по-своему.

– Нет, – сухо сказала Амаль. – Это легенда.

– Почему?

– В июле семьдесят второго, когда Моссад убил Канафани, арабские кварталы заполыхали. Организация освобождения должна была ответить, но вместо этого все рассорились. ФАТХ боялась, что молодежь качнется к радикалам. Надо было действовать быстро. И громко. Не было никакого долгого планирования. Идея пришла за чашкой кофе в Риме. Двум людям, которым попалась на глаза газета со статьей об Олимпиаде.

Это прозвучало столь обезоруживающе честно, что Мориц осмелился спросить:

– Кто были эти двое?

Все молчали. По этому вопросу явно царило общее согласие.

– Они мертвы, не так ли? – спросил он.

– Руководители – нет, – ответила Амаль.

– Они здесь?

– Иногда.

Больше она ничего не сказала. Мяч был на стороне Морица. Он снова двинулся кружным путем.

– А вы не боитесь, что с вами и тут что-нибудь случится?

– Мы сильны, – ответил кто-то. – Мы победили крестоносцев. Переживем и это.

– А что нам делать? – насмешливо вопросила Амаль и