Просят не книгу, а ссылку. На худой конец — файл.

Ими тоже можно поменяться, как услугами, даже возвращать не надо. Но все это уже не то.

В последнее время перевелись люди, серьёзно поющие оду бумажным книгам в стиле, как-то описанном моим товарищем: как прекрасно шелестят страницы, как пахнет переплёт, вы-то все бездуховные люди со своими ридерами, а я вот только что прочла на бумаге замечательную книгу «Пятьдесят оттенков серого».

Теперь я сделаю отступление.

Я помню, как лет пятнадцать до нас докатилась одна из волн человеческих объединительных движений.

Не настоящих, партийных или общественных движений, организованных и угрюмых, не просто битьё стёкол и прочие безобразия антиглобалистов или подвиги гринписовцев в промышленном альпинизме, а одна из тех волн, что мгновенно возникают и мгновенно разбиваются в брызги. Сообщества собаководов или филателистов живут долго, и речь даже не о флэш-мобах (я отменно помню первые, году в 2003), теперь уже никому не нужно объяснить про людей, что мгновенно собираются в условленном месте, задают один и тот же дурацкий вопрос в бутике, возникают весёлой и бессмысленной толпой на вокзале — настоящая городская игра. А тогда всё это казалось шагнувшим из фильма «Афёра», где толпа одинаковых людей в чёрных костюмах, со шляпами-котелками на голове, наполняет музей. Там, правда, участники были наняты и выполняли чужую, неведомую им самим волю.

До появления социальных сетей, чтобы почувствовать себя частью единого целого, люди слушали эфир с помощью приёмников — примитивных и не очень. И не всегда для того, чтобы услышать неподцензурную музыку и речь: пение муэдзина, скороговорка неизвестной речи, бульканье и улюлюканье, морзянка и завораживающие тексты цифровых станций — всё это помогало быть не одиноким в ночи.

Желание объединиться — естественное, оно никуда не денется. Bookcrossing был (не очень понятно, в какой мере остался) разновидностью городской игры, в которую вовлечено довольно много людей. В нём тогда был привкус романтики — действительно, это чрезвычайно сентиментальный сюжет — знакомство при помощи забытой книги.

Суть игры заключается в том, что люди оставляют свои собственные книги в разных местах — на скамейках в парке, на автобусных остановках, в гостиницах и магазинах. Сейчас, кажется, это переродилось в более прозаические книжные полки, но суть была именно в том, чтобы получить на сайте BCID (BookCrossing ID number), а потом отслеживать движение томов. Орнитологическая забава кольцевания, бутылки, брошенные океанологами с берега, чтобы изучить морские течения.

Правила этого времяпровождения, вывешенные на сайте, кстати, начинались прекрасно: «Прочитайте хорошую книгу…»

Пятнадцать лет прошли стремительно, городские привычки и мода меняются быстро, но мне немного жаль этой традиции — не книгообмена, а именно брошенной в городское море книжной бутылки. Собственно писатель делает то же самое — написал книгу, да бросил её в воду.

Одно вот только мешает — в современном мире всё больше осторожности. Не всякий рискнёт взять в руки толстую книгу, забытую в метро. Нужно не трогать оставленный предмет, а сообщить о нём людям в форме.

И дело не в цене. Тут у бумажной книги есть неявное преимущество.

Если лежит на остановке симпатичный е-book, с торчащими из него проводами — читать не тянет.

15.05.2017

​Пламя и копоть (о биографии московсгого генерал-губернатора Ростопчина)

Портной Л. Граф Ростопчин. История незаурядного генерал-губернатора Москвы. — М.: Бослен, 2017. — 432 с.

Русская литература была так устроена, что как скажет писатель какое-то меткое словцо, так пойдёт оно по свету, будто в гоголевской поэме — «Выражается сильно русский народ! И если наградит кого словцом, так пойдёт оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света. И как уж потом ни хитри и ни облагораживай своё прозвище, хоть заставь пишущих людишек выводить его за наёмную плату от древнекняжеского рода, ничто не поможет: каркнет само за себя прозвище во всё своё воронье горло и скажет ясно, откуда вылетела птица. Произнесённое метко, всё равно что писанное, не вырубливается топором»[316]. Дело тут не только в меткости, а в том ещё, что писатель в России отвечал не только за изящный стиль, но и за философию, историю и заодно уже за всю национальную нравственность.

Скажет наше всё «полумилорд, полуподлец» — и как потом не рассказывай про благородство графа Воронцова, какие книги ни пиши его биографы, объясняя, что граф был человек благородный, смелый, и к тому же умелый и дельный чиновник — роковые слова произнесены и от них не избавится. Как научили читателя тому, что цель жизни Бенкендорфа заключалась в мучительстве Пушкина, так ничего кроме этого в народную голову не лезет, хоть и давно напечатана хорошая биография Александра Христофоровича[317]. При этом возник спрос как раз на биографии этих людей второго ряда, не то чтобы всегда прекрасных людей, но тех, кого русские писатели однажды припечатали — вроде Клейнмихеля, который, как выходило по Некрасову, вовсе не строил Николаевскую железную дорогу, а был при героических её строителях вроде самозванца.

Один из таких персонажей — генерал-губернатор Москвы в пору Отечественной войны Ростопчин.

Что остаётся от человека за шестьдесят два года его разнообразной жизни? А остаётся от него служба персонажем в романе Льва Николаевича Толстого «Война и мир», а служба эта состоит из, во-первых, сочинения «афишек», и, во-вторых, московского пожара, а, в-третьих, расправы над несчастным купеческим сыном. Великий русский писатель отнял у генерал-губернатора даже фамилию и сделал его «Растопчиным».

И вот, в рамках всё того же интереса к людям, русской литературой «припечатанным», возникает биография Ростопчина, изданная очень красиво, с прекрасными портретами на отличной бумаге, и действительно там рассказывается много любопытного.

Наш герой действительно начал с военной службы. Был в турецкой кампании, прослужил год под командованием Суворова, воевал в Швеции, но как-то неудачно, пробился ко двору, где завоевал расположение будущего Павла I. При новом Государе он оказался в первых рядах, а незадолго до неудачной встречи Павла с гвардейским шарфом был интригой отстранён от службы и уехал в Москву. При Александре со службой ему не везло, и некоторое время он в частном порядке занимался литературными опытами и теорией русского пути. Дальше происходит самое интересное — то, чем Ростопчин остаётся в истории, начинается 24 мая 1812 года и заканчивается сдачей Москвы. Ни войны, ни дворцовые интриги никому не интересны, а вот эти