дверь, как из покоев вышла Екатерина Ивановна Нелидова, спокойно подняла свой башмак, надела его и вернулась туда же, откуда вышла. А на следующий день император подошел к офицеру Николаю Александровичу Саблукову, который дежурил в тот день, и сказал: «Мой милый, у нас вчера была ссора». «Точно так, государь», – ответил офицер. А вечером был бал, император снова подошел к Саблукову и попросил его потанцевать. Офицер тут же догадался, с кем надлежит ему танцевать. Екатерина Ивановна была несравненна, выделывала такие па, проделывала такие обороты, такая плавность была во всех ее движениях, что ее танец напомнил всем собравшимся ее учительницу, несравненную Латини. Да и Саблуков был превосходен, а император был в восторге, повторяя восклицания: «C’est charmant, c’est superbe, c’est delicieux!» (РА. 1889, 1910).

Екатерина Ивановна очень много читала и не раз поучала императора быть терпимым и умеренным в своих наказаниях. Кто-то подсчитал, что за короткий срок император наказал 117 офицеров. Во время вахт-парадов и других военных экзерциций офицеры запасались деньгами, чтобы не нуждаться во время ссылки, ведь приказ о наказании исполняется мгновенно. «Государи, – говорила Екатерина Ивановна императору, – еще более всех прочих людей должны упражняться в терпении и умеренности. Чем выше поставлен человек, тем более должен упражняться в терпении и умеренности, ибо люди несовершенны».

Граф Румянцев, подходя к покоям императрицы, подумал, что и Екатерина Ивановна, и Мария Федоровна ничуть не уступают в пылкости своих характеров императору Павлу.

Друзья и близкие придворные уже толпились у покоев императрицы. Граф Румянцев тут же обратил внимание, что собравшиеся выглядят потерянными. Оказывается, здесь уже успел побывать император, который своим видом и репликами передал свою хмурую озабоченность, что чаще всего проявляется во время похорон близкого человека.

Мария Федоровна и Екатерина Ивановна вышли из покоев, граф Румянцев произнес заранее заготовленную поздравительную речь, начался обряд поздравлений.

«В день тезоименитства императрицы государь был в явно дурном настроении. Е.И. Нелидова была погружена в глубокую печаль, которую безуспешно старалась скрыть. Что же касается бала, то, по замечанию очевидца, он скорее был похож на похороны; все предсказывали новую грозу» (Шильдер. С. 317).

Часть вторая

Первый консул Франции

Больше полутора лет прошло после событий 18 брюмера (9 ноября) 1799 года в Сен-Клу, когда Наполеон Бонапарт в качестве первого консула стал во главе французского правительства. Эти драматические события отчетливо врезались в память министра внешних сношений князя Талейрана, принимавшего активное участие в очередном государственном перевороте во Франции. После блестящих побед в Италии в 1796–1797 годах и активных действий в Египте личность генерала Наполеона Бонапарта пользовалась невиданной популярностью и славой, а Директория, избранная несколько лет назад, почти утратила свои правительственные полномочия, личности директоров – свой авторитет. Из Италии, от Наполеона, в качестве трофея поступали сотни картин выдающихся итальянских художников, сотни скульптур, десятки миллионов ливров. В обществе все чаще говорили о смене власти, которую установила Директория.

Талейран вернулся во Францию летом 1796 года благодаря декрету Конвента, отменившего гонения на него. Тридцать месяцев прожил он в Лондоне и Америке, в Нью-Йорке и Филадельфии, много путешествовал, познакомился с выдающимися деятелями революции. В Гамбурге, куда доставило Талейрана «плохонькое датское судно», он посетил знакомых, которые рассказали о происходящем во Франции, повидался с графиней Жанлис, писательницей, бывшей в свое время воспитательницей детей герцога Орлеанского. Затем Талейран пятнадцать дней прожил в Амстердаме, заехал в Брюссель и прибыл в Париж только в сентябре 1796 года. И сразу возобновил свои прежние знакомства, к примеру с баронессой Анной-Луизой Сталь, дочерью швейцарского банкира и министра Неккера при Людовике XVI, писательницей (в первые годы революции ее салон был самым привлекательным для Талейрана). Она тут же подумала о возвращении старому другу, столь образованному и опытному человеку, приличной должности во Франции. Ее интрига оказалась удачной. Когда было объявлено о реорганизации министерства, Баррас предложил назначить Талейрана, бывшего епископа Отенского и бывшего депутата Национального собрания, министром внешних сношений. Но эту личность хорошо знали члены Директории. Стихи Лебрена о Талейране «С медным лбом он соединяет ледяное сердце» были памятны. Но это лишь была малая часть слов о его репутации, три директора считали его взяточником, четвертый директор считал его вором и взяточником, а Ребель не только вором и взяточником, но и изменником.

– Талейран состоит на тайной службе у иностранных держав! – кричал Ребель. – Никогда не было на свете более извращенного, более опасного существа.

А Карно тут же поддержал Ребеля:

– Талейран потому именно так презирает людей, что он много изучает самого себя… Он меняет принципы как белье.

Баррас был согласен со своими коллегами, но он предлагал кандидатуру Талейрана потому, что знал, что правительству нужен знающий дипломат, тонкий ум, способный к различным переговорам, к словесным поединкам самого трудного свойства, а главное – его рекомендует мадам де Сталь.

Талейран, почувствовавший атмосферу Парижа, сразу установил связь с генералом Бонапартом, мечтавшим о полноте государственной власти во Франции. Но эта власть должна быть отдана ему законным путем. Талейран вспомнил, как однажды они с генералом обсуждали детали законного прихода к власти: вместо пяти директоров Директории депутаты изберут трех консулов, среди которых будет первый консул как глава правительства, и главой правительства станет Наполеон Бонапарт. И как только это произошло, Наполеон Бонапарат, первый консул, сразу послал свои письма в королевское правительство Великобритании и в императорское правительство Австрии с предложением начать переговоры о мире в Европе. Талейран помнил и о том, как на его глазах менялся облик первого консула.

Никто из генералов не поверил в силу и бесстрашие генерала Бонапарта, когда он, приехав в Ниццу, как главнокомандующий итальянской армией, встретился с начальником штаба армии генералом Бертье, а 27 марта 1796 года принял рапорт командиров дивизий. Один из них, генерал Массена, рассказывал, с каким недоверием он смотрел на этого 26-летнего тшедушного человечка, этого мальчишку со спутанными волосами, который сумел возглавить 37-тысячную армию оборванцев, с пустыми желудками, без жалованья, обутых в плетенные из соломы сабо, и вести войну против Австрийской империи и королевства Пьемонт. Маленький рост Наполеона, его худое лицо, портрет жены, который он держал в руке, а главное – его молодость – все это рождало в глазах генералов презрение и надменность. Но вопросы, которые то и дело поступали от командующего, убедили генералов в его глубокой компетентности. За два дня его командования армией появились хлеб, мясо, вино и обувь. От презрения и надменности дивизионных генералов не осталось и следа. Они перестали думать о закулисных