разных колясках. Особые экипажи назначались под гардероб, для камердинера и парикмахера, аптеки и аптекаря, для поклажи лейб-кучера, для казны и проч. При казне находились сенатский экзекутор Катенин и некто Поскочин, «сенатского батальона офицер». Кухня обеденная и кухня вечерняя занимали 8 колясок. Девять персон свиты сидели в отдельных экипажах; менее важные персоны ехали по двое» (Там же. С. 299). Среди сопровождавших императора были Голенищев-Кутузов, Смагин, Жеребцов, Абатуров…

Князь Алексей Куракин в своих письмах давал подробную инструкцию приема императора, Аксаков и губернское управление рассылали эту инструкцию по местам маршрута высочайшего поезда. Но не всем предводителям дворянства удавалось потрафить петербургской инструкции: «Мологский предводитель Алекс. Сем. Мусин-Пушкин напрасно старался купить все нужное для высочайшего стола и, наконец, после многих хлопот, донес губернскому правлению, что в таком бедном городке, как Молога, «лимонов свежих, спаржи, шампиньонов, капусты цветной, сафою желтого и зеленого сыскать не можно! Равно велено мне припасти графинов, стаканов, рюмок и столового белья, да вин столовых, белого и красного, и еще портеру; но сих вещей отыскать здесь негде…» Это донесение ужаснуло губернскую администрацию, и губернатор тут же выделил 250 рублей с покорнейшей просьбой «на сию сумму постараться искупить назначенные по реестру припасы». Тотчас несколько ящиков с вином «из «фряжских» кремлевских погребов», 211 бутылок, были отправлены.

Накануне приезда императора известный поэт Юрий Александрович Нелединский-Мелецкий, секретарь императора, написал губернатору Аксакову подробное письмо о том, как принимать императора и его свиту: «Никаких приуготовлений не делать, а буде где сделаны, отменить и уничтожить», «Накрепко втолковать градским жителям и поселянам, чтоб во время проезда Его Величества отнюдь «ура!» не кричали»… Немедленно гонцы губернатора поскакали в разные города предупредить об этой инструкции. Тревога не оставляла местное дворянство, губернатора и членов губернского управления, но все прошло благополучно, некоторые из дворян были награждены императором. Если и гневался император, то вспышки происходили при виде преданности дворянства.

В Тихвине Павла I дожидались императрица Мария Федоровна и ее фрейлина Нелидова, которые последнее время почти не расставались. Здесь Павел и Мария Федоровна участвовали в перенесении чудотворного образа Тихвинской Божией Матери в только что отстроенную церковь местного монастыря. Мария Федоровна и фрейлина Нелидова слушали восторженный рассказ императора о маневрах, о состоянии московского дворянства, о сенаторе московском князе Лопухине и его дочери-красавице Анне Петровне.

Только что сорвавшаяся фраза о княжне Лопухиной раздосадовала императора, тут же увидевшего, как императрица догадливо переглянулась с Нелидовой.

«Права фрейлина Нелидова, которая часто упрекала меня за вспыльчивость и несдержанность. Кто-то успел подсчитать, что за последнее время я наказал 117 офицеров. Фрейлина Нелидова за некоторых заступалась. Она добра, а мне надо строить армию, государство, разваленное моей матушкой. Сколько было из-за этого неудач», – с досадой подумал Павел, перебирая в памяти всех любовников российской государыни, действовавших хуже уголовников.

Через Новую Ладогу и Шлиссельбург 11 июня 1798 года императорский поезд прибыл в Павловск.

При императорском дворе не затихали интриги, доносы, открытые схватки между придворными и чиновниками. Ростопчин открыто конфликтовал с Марией Федоровной, Иван Кутайсов то и дело нашептывал императору о направленных против него злонамерениях. То, что в близкий круг императора входили братья Куракины, раздражало почти всех придворных. Оба князя были поддержаны в своих действиях императрицей Марией Федоровной и фрейлиной Нелидовой. Замечали, что Александр Куракин, занимаясь внешними делами, плохо разбирался в переменах, происходивших в мире, а Алексей Куракин, генерал-прокурор, занимаясь делами внутренними, больше заботился о своей личной выгоде, а не об успехах России. Почему-то получилось, что Александр Безбородко оказался не столь влиятельной фигурой, как это было при Екатерине II, его интересы были ограничены делами Коллегии иностранных дел, к нему часто обращались за нужными справками, но деятельного Безбородко это мало удовлетворяло.

1 августа 1797 года Рожерсон писал графу Воронцову: «Князь Безбородко почти закончил свое лечение и, следовательно, принужден будет проводить больше времени в Павловске. Он употребляет все усилия, чтобы ограничиться своим департаментом (коллегией иностранных дел), и даже говорит довольно открыто о своем непреложном намерении выйти через год в отставку. Он не успеет в этом. Между тем, дела внутреннего управления почти целиком находятся в руках генерал-прокурора, который, в то время как наш государь почти исключительно сосредоточил свое внимание на военных распорядках, имеет значение как бы соправителя… Вице-канцлер более ничтожен, чем когда либо, но человек он добрый, совсем другой, чем брат его, который имеет несчастие быть ненавидимым всеми» (Архив кн. Воронцова. ХХХ. 104–105).

Безбородко видел, как уничтожается выстроенная им с помощью императрицы Екатерины политика невмешательства в бурные события XVIII века, Павел, под давлением рыцарских чувств, был уже готов обнажить меч против революционной Франции. Австрия же в это время заключила мир с Францией. «Нет, я не живая справочная политическая энциклопедия, – думал Александр Безбородко, – еще возможно управлять внешними событиями мирового порядка». Однако без Ивана Кутайсова ему не разобраться в интригах императорского двора, ясно – нужно избавиться от близкого окружения Павла I.

Вскоре Иван Кутасов в Павловске и в Петергофе всем известным людям императорского двора начал расхваливать генерала фон Палена и резко критиковать братьев Куракиных. Об этом заговорили многие придворные, некоторые эпизоды долетали и до слуха императора. Павел I поддержал нападки на Александра Куракина, и было за что. За него вступилась императрица, но безрезультатно. Павел холодно стал обращаться с Алексеем Куракиным, с генералом графом Федором Буксгевденом. Невольно получалось так, что вспышки гнева чаще всего были обращены на тех, кто был в дружеских отношениях с императрицей и фрейлиной Нелидовой.

Трудно было в чем-то упрекнуть обер-гофмейстера графа Румянцева, но почему-то, когда император заглядывал к императрице, всегда заставал у нее и графа.

Слушая многочисленные восхваления Палена и многих малоизвестных ему людей, Павел I в кругу близких ему людей удивленно восклицал:

– Странно! Никогда не слыхал я, чтобы о ком-либо говорили так много хорошего, как о Палене. Я, значит, довольно ложно судил о нем и должен эту несправедливость поправить.

Павел I обратил внимание на генерала Палена, спрашивал его о генерале Зубове, которого тот в свое время отметил не по заслугам, и получил внятное объяснение. Искренность Палена убедила императора, что генерал не преследовал корысть, а просто воздал должное тому, кто только что властвовал над страной и купался в роскоши.

Между тем по велению императора 1 августа князь Петр Васильевич Лопухин прибыл в Петергоф и был приглашен на обед с императором, с которым долго беседовал.

Через несколько дней, 8 августа, князь Лопухин был назначен генерал-прокурором. 20 августа император подарил князю Лопухину дом