крабов и как весело нам было в нашем обществе, и мне на память приходят строки из стихов:

Одна ты являешь презрение к миру,

    но с кем же твой тайный союз?

Ты так же, как все, раскрываешь цветы,

    но что ж запоздал твой цветок?

Никогда еще никто так горестно, как мы, не вздыхал о цветах, теряющих благоухание с наступлением холодов!

Пребывая в расстроенных чувствах и грустном настроении, я сочинила стихотворение из четырех разделов. Не подумай только, что в нем содержатся беспричинные стоны и безысходная печаль.

Скорблю, когда дни бесконечные года

    промчатся один за другим,

И снова прозрачную осень встречаю.

Не вижу покоя от тяжких невзгод,

    постигших всю нашу семью;

В разлуке и горе тоскую одна я.

В покоях своих

    живет моя старая мать, —

Когда б ее грусть уничтожить могла я!

Но нет, не могу

    рассеять я матери грусть,

И сердце тоскует страдая, страдая.

*

Ветра осеннего скорбь,

    тучи, свинцом налитые;

Тихо иду по двору,

    в инее листья сухие.

Что же мне делать, куда мне пойти?

Радости я растеряла былые.

Прошлые дни без конца вспоминая,

    боль растравляю души я.

*

Когда б осетром мне укрыться в пучине

Иль аистом взвиться на крыши конек, —

Один защищен чешуей, как бронею,

Другой – в длинных перьях от шеи до ног!

В смятенье безбрежный простор вопрошаю,

    что так бесконечно широк:

О неба высоты, о щедрые земли!

Души моей вечную боль

    кто в мире постигнуть бы смог?

*

Тускло мерцает Небесный поток,

    дышит прохладою он;

Ночь под косыми лучами луны,

    яшмою мир напоен.

Грустное сердце горит и горит,

Скорбный из уст вырывается стон;

Стоны один за другим,

Каждый к далекой сестре обращен».

Грусть охватила Дай-юй, и она подумала:

«Эти стихи сестра Бао-чай не посылала никому, только мне одной – значит душа ее родственна моей душе, и она понимает меня».

Из этих размышлений ее вывел голос, послышавшийся из-за двери:

– Сестра Дай-юй дома?

– Кто там? – поспешно отозвалась Дай-юй, складывая письмо.

В этот момент в комнату уже входили Тань-чунь, Сян-юнь, Ли Вэнь и Ли Ци.

Девушки справились о здоровье Дай-юй. Сюэ-янь подала чай. Все выпили и принялись болтать.

Они вспомнили стихи о хризантеме, которые сочиняли в прошлом году, и Дай-юй сказала:

– Очень странно, что с тех пор, как сестра Бао-чай переехала домой, она приходила лишь два раза, а сейчас даже по делам избегает приходить! Интересно, что будет дальше.

– Почему бы ей не прийти, – улыбнулась Тань-чунь. – Она непременно придет. Все дело в том, что жена ее уважаемого старшего брата оказалась слишком строптивой, тетушка Сюэ в годах, да вдобавок случилась эта неприятность с Сюэ Панем, так что Бао-чай приходится присматривать за всем домом. Разве сейчас у нее есть столько свободного времени, как раньше?!

В это время за окном зашумел ветер, и сорванные с деревьев листья ударили о бумагу, которой было заклеено окно. А через мгновение в комнату проник какой-то необыкновенный аромат.

– Откуда это благоухание? – удивились девушки. – Этот запах что-то напоминает.

– Мне кажется, так пахнет корица, – отвечала Дай-юй.

– Сестра Линь Дай-юй никак не может отвыкнуть от мысли, что живет не на юге, – улыбнулась Тань-чунь. – Ну разве осенью, в девятом месяце, могут благоухать коричные цветы?

– Напрасно ты так говоришь! – возразила Дай-юй. – Я вовсе не утверждала определенно, что это корица, а только сказала, что мне кажется!

– Третья сестра, ты бы лучше помолчала, – заметила Сян-юнь. – Разве ты не помнишь выражения: «На десять ли струят ароматы лотосы, всю осень благоухает корица»? Сейчас на юге как раз расцветает поздняя корица, только ты ее не видела. Вот поедешь на юг и все узнаешь.

– Зачем это я поеду на юг? – с улыбкой произнесла Тань-чунь. – То, о чем ты говоришь, мне известно, так что можешь не хвастаться своими познаниями!

Ли Вэнь и Ли Ци смеялись, прикрывая рот рукой.

– Между прочим, сестрица, ты сказала не так, – заметила Дай-юй. – Пословица гласит: «Человек – это небожитель, странствующий по земле». Сегодня он может быть здесь, завтра – неизвестно где. Вот, например, я уроженка юга, а попала сюда!

– Сестра Линь поставила Тань-чунь в тупик! – засмеялась Сян-юнь, хлопая в ладоши. – Не одна сестрица Линь приезжая, мы тоже собрались из разных мест. Среди нас есть коренные северянки; есть такие, которые родились на юге, но выросли на севере, и такие, которые выросли на юге, но сейчас живут на севере. Если все собрались вместе, значит так предопределила судьба. Да и вообще каждому заранее предопределено, где жить!

Девушки закивали в знак согласия, а Тань-чунь только засмеялась.

Поболтав еще немного, все стали расходиться.

– Тебе едва стало лучше, – сказали девушки Дай-юй, которая вышла проводить, – иди в комнату, а то как бы не простудилась!

Дай-юй немного постояла у дверей, перебросилась с сестрами несколькими замечаниями, а когда те удалились, долго глядела им вслед.

Возвратившись в комнату, она подошла к окну и в задумчивости стала созерцать, как вечернее солнце клонится к закату и птицы улетают в горы.

Вспомнив, как Ши Сян-юнь завела речь о юге, Дай-юй подумала:

«Если бы были живы отец и мать, я и сейчас наслаждалась бы живописными пейзажами юга, весенними цветами и осенней луной, прекрасными реками и горами, „мостами Двадцати четырех“[33], памятниками времен Шести династий… К моим услугам было бы немало служанок, я могла бы делать все, что вздумается, и мне не нужно было бы оглядываться всякий раз, прежде чем что-либо сказать. В моем распоряжении были бы роскошные коляски, расписные лодки и богато обставленные покои. А я живу в чужом доме, и хотя мне здесь оказывают всяческие знаки внимания, приходится на каждом шагу остерегаться. Не знаю, какой грех я совершила в одной из своих прежних жизней, что обречена сейчас на одиночество и печаль! Поистине, словно обо мне сказал Ли Хоу-чжу[34]: „С утра до вечера слезами лицо умываю!“»

Душа Дай-юй унеслась в далекие края.

В это время подошла Цзы-цзюань и, заметив состояние Дай-юй, подумала, что ее барышня печальна потому, что сестры своими разговорами о юге