Может, всё так и было задумано, но легче от этого нестановилось. Просыпающийся шёпот не таких уж и инородных мыслей в подсознаниивселял ужас. Мысли эти напоминали не знающие покоя руки, которые искалирасшатанные доски или проверяли, надёжна ли крышка, закрывающая колодец. Онавдруг начала вспоминать те кошмары, с которыми сталкивала её жизнь: дваокровавленных зуба, которые однажды увидела на полу в туалете кинотеатра, двухмаленьких детей, которые горько плакали, обнимая друг друга, рядом с маленькиммагазинчиком, запах мужа, лежащего на смертном одре, не отрывающего от неёгорячих глаз, бабушку Ди, умирающую на птичьем дворе, её подёргивающуюся ногу.

Ужасные мысли. Ужасные образы, те, что возвращаются, чтобыпугать тебя ночью, когда луна заходит, лекарства выпиты и время застывает.

Другими словами, дурная кровь. От которой её отделяли лишьнесколько деревьев.

И тут…

В этот почти что идеальный, нескончаемый момент, здесь итеперь.

Жадно хватая ртом воздух, хрипя, с грохочущими в ушахударами сердца, Лизи наклоняется, чтобы схватиться за лопату с серебрянымштыком. Её руки, которые знали, что нужно делать восемнадцать лет назад, знаютсвоё дело и теперь, хотя голову переполняют образы утрат, боли и рвущего сердцеотчаяния. Дули приближается. Лизи слышит его. Он больше не сыплетругательствами, но она слышит приближение его дыхания. И с ним предстоитсойтись в ближнем бою, более ближнем, чем с Блонди, и пусть у этого безумцаогнестрельного оружия нет, если Дули успеет схватить её, прежде чем ей удастсяповернуться…

Но он не успевает. Не совсем успевает. Лизи поворачивается,как бэттер, отбивающий подачу. Взмахивает лопатой что есть силы. Серебряныйштык ловит последний розовый отсвет, и его набирающая скорость верхняя кромкапо пути цепляет колокольчик. Он звякает в последний раз (ДЗИНЬ!) и улетает втемноту, таща за собой хвост из полусгнившей верёвки. Лизи видит, как лопатадвижется вперёд и вверх, думает: «Срань Господня! Я действительно вложилась вэтот удар!» А потом плоской частью штык входит в соприкосновение с набегающимна лопату лицом Джима Дули. Удар не звонкий, не тот звук, который она помнит поНашвиллу, более глуховатый. Дули вскрикивает от изумления и боли. Его сшибает всторону, с тропы и под деревья, он размахивает руками, пытаясь сохранитьравновесие. У неё есть лишь мгновение, чтобы увидеть, что нос Дули свёрнут всторону, аккурат как у Коула; увидеть, что кровь хлещет изо рта, как из углов,так и по центру. Потом улавливает движение справа от себя, недалеко от тогоместа, где трепыхается Дули, не оставивший надежду удержаться на ногах.Движется что-то огромное. И тут же мрачные и пугающие грустные мысли,заполняющие её сознание, становятся ещё мрачнее и грустнее. Лизи думает, чтоони убьют её или сведут с ума. Но потом направление этих мыслей меняется, иодновременно перемещается существо, которое совсем близко. Лизи слышит, какхрустит листва, как ломаются деревья и кусты. И внезапно существо уже здесь.Длинный мальчик Скотта. И Лизи понимает: как только она увидела длинногомальчика, прошлое и будущее стали всего лишь грёзами. Как только ты видишьдлинного мальчика, есть только (ох, дорогой Иисус)… есть толькоодин-единственный миг настоящего, который уже никогда не закончится.

Прежде чем Лизи осознала, что происходит, и, уж конечно, дотого, как успела к этому подготовиться (хотя абсурдна даже мысль о том, что ктакому можно быть готовым), длинный мальчик возник перед ней. Тварь с пегимбоком. Живое воплощение того, о чём говорил Скотт, когда заводил речь о дурнойкрови.

Она увидела огромный пластинчатый бок, словно покрытыйтреснувшей змеиной кожей. Тварь двигалась сквозь деревья, ломая одни и сгибаядругие, Лизи даже показалось, что тварь проползла сквозь два самых больших.Такого, конечно, быть не могло, но именно это впечатление сложилось у Лизи.Никакого запаха не чувствовалось, только слышался неприятный звук, какое-тошуршание, что-то утробное; наконец появилась бесформенная голова чудовища, вышедеревьев, заслонившая небо. Лизи увидела глаз, мёртвый, но всё видящий, чёрный,как вода на дне колодца, и широкий, всматривающийся в неё сквозь листву. Онаувидела пасть на этой огромной морде и интуитивно поняла, что те, кто попадаетв неё, не умирают в полном смысле этого слова, но живут и кричат… живут икричат… живут и кричат.

Сама Лизи кричать не могла. Не могла издать ни звука.Отступила на два шага, и её охватило какое-то странное спокойствие. Лопата, ссеребряного штыка которой вновь капала кровь безумца, вывалилась из еёразжавшихся пальцев и упала на тропу. Она подумала: «Он меня видит… и моя жизньтеперь не будет полностью моей. Он не позволит ей быть моей».

Тварь чуть подалась назад, огромное, бесконечное существо состровками волос, торчащими меж пластин-чешуек, а немигающий глаз продолжалсмотреть на Лизи. Умирающий розовый свет дня и серебристый — луны освещалиэтого громадного змея.

Потом взгляд его сместился с Лизи на кричащего,размахивающего руками безумца, который пытался выбраться из маленькой рощицыудерживающих его деревьев на тропу, сместился на Джима Дули, со сломаннымносом, затёкшим глазом, хлещущей изо рта кровью. Даже волосы были в крови. Дулиувидел, кто смотрит на него, и перестал кричать. Попытался прикрыть свойоставшийся невредимым глаз. Потом руки его повисли как плети, и Лизи поняла,что Дули лишился последних сил, на мгновение пожалела его, несмотря ни на что,посочувствовала. В это самое мгновение она даже захотела вернуть всё назад,пусть это и означало её смерть, но тут же подумала об Аманде и постараласьизгнать жалость из объятых ужасом разума и сердца.

Гигантская тварь, появившаяся меж деревьев, осторожноподалась вперёд и забрала Дули. Плоть вокруг дыры на её тупой морде сморщилась,раздвигаясь, и Лизи вспомнила Скотта, лежащего на раскалённом асфальте вНашвилле. А когда раздалось фырканье, послышался хруст костей и изо рта Дуливырвался последний нескончаемый крик, Лизи вспомнила шёпот Скотта: «Яслышу, какона закусывает». Вспомнила, как его губы сложились в плотное «О», как из нихбрызнула кровь, когда он издал низкий, невероятно противный звук:ярко-рубиновые капли словно повисли в жарком воздухе.

Потом Лизи побежала, хотя могла бы поклясться, что не знала,как ей это удалось. Рванула обратно по тропе к люпиновому холму, подальше отКолокольчиково-Лопатного дерева, рядом с которым длинный мальчик пожирал ДжимаДули. Она знала, что тварь оказывает ей и Аманде услугу, но знала и другое:услуга эта сомнительная, потому что, если ей удастся пережить эту ночь, она уженикогда не освободится от длинного мальчика, останется у него в плену, какоставался Скотт, чуть ли не с самого детства. Теперь длинный мальчик пометилеё, превратил в частичку нескончаемого мига, она стала объектом егопристального внимания. Отныне ей предстояло быть очень осторожной, особеннопросыпаясь глубокой ночью… и Лизи с уверенностью могла предположить, чтокрепкий сон с вечера до утра для неё теперь в прошлом. В предрассветные часы ейне оставалось ничего другого, как отводить взгляд от зеркал, стёкол и преждевсего от стаканов с водой, по причине, ведомой только Богу. Не оставалосьничего другого, как оберегать себя, насколько это возможно.