смогут отнять мою настоящую форму и мое истинное воинское звание. Но всё же...

  Далее в заявлении было сказано, что мы больше не работаем на королеву.

  Звучало так, словно между нами был заключен какой-то договор. Ничего подобного.

  В тот же день мы сделали свое собственное заявление, мы сказали, что никогда не перестанем служить королеве.

  Этот новый удар со стороны Дворца - словно бензин в костер. С момента нашего отъезда нас не прекращали атаковать таблоиды, но этот официальный разрыв связей вызвал новую волну атак, мы чувствовали, что это - что-то другое. В социальных сетях нас поносили каждый день и каждый час, мы читали о себе грубую ложь в газетах, в статьях всегда ссылались на «королевских консультантов», «королевских инсайдеров» или «источники во Дворце», очевидно, эти истории придумывал персонал Дворца, и мы предполагали, что их распространение санкционировано моей семьей.

  Я их не читал, даже редко о них слышал. Теперь я избегал интернета так же, как когда-то избегал центра Гармсира. Поставил телефон на беззвучный режим. Даже никакой вибрации. Иногда кто-то из близких друзей присылал сообщение: «Черт, мне так жаль из-за того-то и того-то». Нам приходилось просить этих друзей и вообще всех друзей не сообщать нам о том, что они прочитали.

  Честно говоря, я совсем не удивился, когда Дворец разорвал все связи. Несколькими месяцами ранее я получил первый звоночек. Накануне Дня памяти погибших в войнах я спросил у Дворца, может ли кто-то возложить от моего имени венок на Кенотаф, потому что я, конечно, не смогу там присутствовать.

  Запрос отклонен.

  Я спросил: «В таком случае, может ли кто-то возложить от моего имени венок где-то еще в Британии?».

  Запрос отклонен.

  Я спросил: «В таком случае, может ли кто-то возложить от моего имени венок в какой-то из стран Содружества, всё равно, где?».

  Запрос отклонен.

  Мне сказали, что нигде в мире ни одному доверенному лицу не разрешено возложить какой-либо венок на какую-либо военную могилу от имени принца Гарри.

  Я взмолился, что впервые в День памяти погибших в войнах я не воздам дань уважения павшим, среди которых - мои близкие друзья.

  Запрос отклонен.

  В итоге я позвонил одному из своих старых инструкторов в Сандхэрст и попросил возложить венок от моего имени. Он предложил Мемориал Ирака и Афганистана в Лондоне, который открыли несколько лет назад.

  Мемориал открыла бабушка.

  - Да. Отлично. Спасибо.

  Он сказал, что для него это - честь.

  Потом добавил:

  - Кстати, капитан Уэлс. Что за хрень. Это всё чертовски неправильно.

  85.

  Я точно не знал, о чем ее просить и что именно она делает. Я знал только, что, по ее словам, у нее есть «сила».

  Я понимал, что велика вероятность мошенничества. Но женщина пришла с надежными рекомендациями друзей, которым я доверял, так что я спросил себя:

   «Какой от нее вред?».

  Посидев минуту рядом с ней, я ощутил окутывающую ее энергию.

  Подумал: «О, вау. Тут что-то есть».

  Она сказала, что тоже ощущает окутывающую меня энергию:

  - Ваша мама с вами.

  - Я знаю. Чувствую это в последнее время.

  Она сказала:

  - Нет. Она с вами. Прямо сейчас.

  Я почувствовал, что моя шея становится горячей. На глаза наворачиваются слёзы.

  - Ваша мама знает, что вы ищете ясности. Она чувствует, что вы запутались. Знает, что у вас очень много вопросов.

  - Да, так и есть.

  - Ответы придут со временем. Однажды в будущем. Наберитесь терпения.

  Терпения? Слова застряли у меня в горле.

  Женщина сказала, что сейчас моя мама очень мною гордиться. И полностью поддерживает. Она знает, что это всё непросто.

  Что непросто?

  - Ваша мама говорит, что вы живете той жизнью, которой она жить не смогла. Вы живете той жизнью, которую она хотела для вас.

  Я поверил. Хотел верить. Я хотел, чтобы каждое слово этой женщины оказалось правдой. Но мне нужны доказательства. Знак. Что-нибудь.

  - Ваша мама говорит...украшение?

  - Украшение?

  - Оно было здесь.

  - Где?

  - Ваша мама говорит...что-то насчет рождественского украшения? Мама? Или бабушка? Оно упало? Разбилось?

  - Арчи пытался его склеить.

  - Ваша мама говорит, что в связи с этим было много смеху.

  86.

  Сад Фрогмора.

  Несколько часов спустя после дедушкиных похорон.

  Я гулял с папой и Уиллом примерно полчаса, но ощущение было такое, словно я прошел один из маршей-бросков, которые в армии мне приказывали пройти новобранцем. Чувствовал себя полностью разбитым.

  Мы дошли до тупика. Дошли до готических руин. Окольным путем вернулись туда, откуда вышли.

  Папа и Уилл по-прежнему утверждали, что не знают, почему я покинул Британию, по-прежнему утверждали, что не знают вообще ничего, и я уже собирался уйти.

  Потом кто-то из них достал газету. Они спросили о моем несанкционированном судебном процессе.

  До сих пор так и не спросили о Мег, но им очень хочется узнать, как там мой судебный процесс, потому что он непосредственно влияет на них.

  - Процесс продолжается.

  - Миссия самоубийственная, - проворчал папа.

  - Возможно. Но оно того стоит.

  Я сказал, что скоро докажу: журналисты - не просто лжецы. Они нарушают закон. Я хочу увидеть их за решеткой. Вот почему они атакуют меня с такой злостью: они знают, что у меня есть твердые доказательства.

  Тут не во мне дело, это затрагивает интересы общественности.

  Папа покачал головой и сказал, что журналисты - подонки общества. Так и сказал. Но...

  Я хмыкнул. У папы всегда есть какое-то «но», когда дело касается прессы, потому что он ненавидит их ненависть, но как же он любит их любовь. Можно сказать, здесь и таится зерно проблемы, вообще всех проблем, существующих уже много десятилетий. В детстве его не любили, он столкнулся с травлей со стороны одноклассников, поэтому испытывал опасную компульсивную тягу к элексиру, который предлагала ему пресса.

  Папа сослался на дедушку как на превосходный пример того, что не нужно слишком расстраиваться из-за прессы. Бедного дедушку пресса оскорбляла большую часть его жизни, а теперь - посмотри. Он - национальное достояние! О нем пишут самое прекрасное, что можно представить опубликованным о человеке в прессе.

  Так что же? Просто подождать, пока мы умрем, и тогда нас отсортируют?

  - Мальчик мой, если бы ты немножко потерпел, как ни странно, они начали бы тебя уважать.

  Я рассмеялся.

  - Я только лишь хочу сказать, что тебе не следует принимать это всё на свой счет.

Раз уж речь зашла о том, чтобы не принимать всё это на