не для какого-то отвлечённого отражения или изображения его, а для того, чтоб знать этот мир, а знать мы должны, чтобы уметь управлять им, для того, чтобы изменить его.

5. Положительное и отрицательное

Деление эстетических категорий на прекрасное, возвышенное, трагическое и комическое – это деление общее. На самом деле эстетических категорий (эстетических свойств действительности) значительно больше. Как мы уже убедились, не все явления, вызывающие смех, могут быть объединены в комическом. Смех иногда вызывается явлением, внушающим чистое чувство радости, не смешанное с осуждением, как в чувстве комического. Поэтому, наряду с комическим, может существовать и такая эстетическая категория, как просто радостное или весёлое.

Помимо трагического, которое вызывает, как обычно считают, чувство жалости, смешанное со страхом, может существовать и просто жалостное, вызывающее жалость без страха; и просто страшное, внушающее чувство страха без жалости. Изображение такого рода страшного часто встречается в произведениях Гоголя, Достоевского, Эдгара По и многих других писателей.

Существует, безусловно, и такая эстетическая категория, как грустное (элегическое), внушающая не такое сильное, потрясающее чувство, как трагическое, но более лёгкое чувство грусти. В то же время, если одни явления могут внушать более острое, но кратковременное чувство грусти, то другие явления будут возбуждать менее острое, но более продолжительное чувство тоски или печали, третьи явления могут вызывать чувство уныния, подавленности, меланхолии. Не значит ли это, что наряду с просто грустным могут существовать и такие эстетические категории, как печальное, тоскливое, меланхолическое, так же как наряду с радостным, возбуждающим смех, могут существовать и такие формы радостного, которые вызывают восторг, ликование, но не выражаются в смехе?

Пойдя, однако же, по пути более дробного деления эстетических категорий, мы должны будем установить их столько, сколько имеется категорий явлений действительности, способных вызывать те или иные чувства. В этом была бы необходимость, если бы мы без теоретического анализа не могли разобраться, в каком направлении действует на наши чувства то или иное явление; если бы для писателей существовали какие-нибудь одни правила для построения грустного, другие правила – для построения меланхолического, третьи – для страшного или весёлого. Обычно всё это, как порознь, так и взятое вместе, достигается правдивой передачей действительности. Писатель, изображая явление, передаёт его таким, каким оно является его чувствам; читатель же, без какого бы то ни было теоретического анализа, понимает чувствами, что именно воспроизведено: грустное или весёлое, комическое или трагическое, прекрасное или безобразное.

Вместе с тем мы не можем относиться ко всему одинаково. Одно нам нравится, другое не нравится; одно мы одобряем, другое осуждаем и т. д. В каком бы жанре ни работал писатель, как бы ни старался изобразить жизнь: широко или с какой-нибудь одной стороны, он обязательно должен разобраться, что в изображаемой им действительности хорошо и что плохо. В таком подходе и заключается то отношение художника к изображаемому предмету, без которого не может быть подлинного художественного произведения.

Поскольку основным предметом художественного изображения является человек, писателю в первую очередь необходимо уметь разбираться в людях. Это невозможно без какого-то общего подхода к ним, без какой-то методологии, которая, однако, никогда не проводится вполне осознанно. Подобно тому, как мы всё делим на плохое и хорошее, на полезное для нас, внушающее положительное отношение к себе, и на вредное, внушающее отрицательное отношение, так и людей мы привыкли делить на плохих и хороших, то есть на два основных типа: положительный и отрицательный.

В обычной, повседневной жизни мы оцениваем как хорошие или как плохие не только отдельные поступки людей, но не можем удержаться от какой-то общей оценки человека как личности, то есть от того, чтобы не определить к нему своё отношение. Нам обычно мало бывает знать, что в каком-то отдельном случае человек поступил хорошо, а в другом случае – плохо или не совсем хорошо. На основании тех сведений, которые у нас имеются, как бы скудны они ни были, иной раз даже по одному внешнему виду человека, по выражению его лица мы стараемся угадать, что он представляет собой как человек вообще; чего от него можно ждать, можно ли на него положиться.

Конечно, деление всего человеческого рода на две половины – деление очень общее, в связи с чем понятия положительного и отрицательного типов – понятия очень широкие, растяжимые. Один человек хорош в чём-нибудь одном, другой хорош в другом, третий – всем хорош, да есть в нём какое-нибудь скверное качество, которое заставляет нас усомниться во всех его остальных достоинствах. О человеке невозможно составить мнение путём арифметического сложения его положительных и отрицательных свойств, да так мы никогда и не поступаем в жизни. В обычных своих сношениях с людьми мы судим о них по впечатлениям, полученным в результате имевшихся у нас личных столкновений с ними или почерпнутым из чьих-нибудь рассказов о них. Все эти впечатления безотчётно суммируются в нашем сознании в общую оценку человека как личности или характера, в результате чего мы либо симпатизируем ему, относимся как к человеку хорошему, положительному, в обществе которого нам приятно; либо питаем к нему антипатию как к человеку плохому, с которым нам не хотелось бы иметь дело.

Точно так же мы подходим и к тем людям, с которыми нас знакомит писатель, то есть к литературным героям. Нас не удовлетворит, если писатель напишет, что его герой – человек в общем хороший или человек в общем плохой. О литературном герое мы склонны судить как и о живом человеке, то есть на основе тех впечатлений, которые он производит на нас своими поступками, своим поведением. Если мнения об обычных людях, с которыми мы встречаемся в жизни, слагаются у нас сами собой, в результате общения с ними, то мнение о литературных героях слагает у нас писатель путём показа этих людей. Писатель ничего не может сказать о своём герое, не описав каких-то его поступков, по которым мы могли бы иметь своё собственное суждение о нём.

Бывают, однако, случаи, когда писатель не представляет себе своего героя, так сказать, вживе, а конструирует его умозрительно, наделяя подчас случайными чертами характера, навязывая поступки, вполне подходящие к задуманному плану произведения, но не совсем подходящие к натуре героя. Зная по опыту, что и хороший человек не может состоять из одних достоинств, а плохой – из одних недостатков, такой писатель наделяет своих положительных героев для большей жизненной правдоподобности какой-то долей отрицательных качеств, а отрицательным героям, наряду со скверными, приписывает и какие-то хорошие черты характера. Так, описывая хорошего производственника, может быть, новатора или талантливого руководителя