Победоносиковым мы замечаем, что, помимо своей общей злонаправленности, отрицательности, он ещё и глуповат, и невежествен, и бестолков, и чванлив, и рассеян, забывчив. Победоносиков смешит нас, когда Ба́йрона называет Байро́ном, Пушкина – Александром Семёнычем, Людвига Фейербаха – товарищем Фейербаховым, когда Микеланджело принимает за какого-то своего знакомого армянина Анжелова, то есть когда проявляет элементарную невежественность. Ограниченность, недалёкость ума Победоносикова постоянно обнаруживается в его речах. Заботясь только о том, чтобы лишний раз заявить о своей приверженности к советской власти, он громоздит громкие «революционные» фразы одна на другую, не ощущая по своей недалёкости, что явно перехватывает через край и впадает в пародию. Открытие новой трамвайной линии в городе он изображает как событие мирового значения, рельсы этой линии именует рельсами Ильича, обычный трамвайный звонок сравнивает с набатным, революционным, призывным колоколом; приплетает сюда неизвестно зачем Льва Толстого, которого сравнивает со звездой, с целым созвездием, Большой Медведицей, и, окончательно зарапортовавшись, называет его величайшей медведицей пера.

Такое же чванство, глупость и тупость обнаруживает и бюрократ Оптимистенко. Себя он спесиво именует государственным персоналом, а свою канцелярскую работу – государственной деятельностью. Как все глупые люди, он то и дело проговаривается, выбалтывая всё, что у него на уме. Произнося фразу: «Да что вы, товарищ! Какой же может быть бюрократизм перед чисткой?», Оптимистенко даже не замечает, что фактически не отрицает, а подтверждает наличие бюрократизма в своём учреждении.

Таким образом, сатирический тип отличается от обычного отрицательного типа наличием каких-то осмеиваемых сторон. Наряду со свойственными отрицательному типу недостатками, направленными во вред другим людям, сатирический тип имеет недостатки, направленные во вред самому себе, то есть недостатки, носящие характер слабостей. В сатирическом типе, следовательно, мы видим не только силу зла, но и его слабость.

Если бы Шолохов придал Островнову и Половцеву какие-то смешные, комические черты, то он изобразил бы уже не тех Островнова и Половцева, которых мы знаем по роману. Ум, знание, решительность, смелость – это определённая сила, которая в отрицательном типе направлена во зло другим людям. Когда мы видим, что эта сила не так велика (ум слабоват, знания несовершенны, смелости не хватает, а именно это и смешит нас), то фактически обнаруживаем слабость зла, в результате чего носитель зла уже не кажется нам таким опасным.

Часто приходится слышать, что смех смягчает наше отношение ко злу, примиряет нас с ним. Объясняется это обычно тем, что, смеясь, мы находимся в добродушном настроении и уже не в состоянии относиться ко злу с той суровостью, с тем гневом, негодованием, непримиримостью, которых зло заслуживает. Это соображение часто приводит к мысли, что сатира (сатирическое произведение) не должна быть смешной. Но чем, в таком случае, сатирическое произведение отличается от несатирического? Только тем, что изображает какие-то отрицательные явления? Но отрицательные явления могут быть показаны и в несатирическом произведении. Многие романы Золя, Мопассана, Бальзака и других авторов изображают далеко не положительные явления, однако никто их не считает произведениями сатирическими. Существуют произведения, зачисляемые в разряд сатиры, которые действительно никого не смешат. Это происходит, однако ж, оттого, что автор, встретив в жизни явление, вызывающее сатирический смех, и взявшись писать сатиру, не сумел изобразить явление так, чтоб оно вызывало смех и у читателя.

Подлинно сатирическое произведение всегда вызывает смех. Мы не должны только ждать, чтоб оно смешило нас на каждом шагу, чтобы сатирический герой вызывал смех каждой своей фразой, каждым своим поступком. Нужно помнить, что сатирический герой – это разновидность отрицательного типа, и в качестве такового он может вызывать не только смех, но и негодование, гнев, отвращение, возмущение и другие чувства, не выражающиеся в смехе. Сатирический тип не вызывает смеха, когда обнаруживает свою лживость, коварство, неблагодарность, ненависть к людям, эгоизм, зависть, то есть такие качества, которые осуждаются уже не смехом, а иным образом. Но сатирический герой вызывает смех, когда обнаруживает свою слабость, то есть когда проявляет глупость, тупость, нерешительность или трусость.

В нашем отношении к сатирическому герою, как и в отношении ко всякому другому литературному герою, естественно чередование испытываемых нами чувств. От более спокойной оценки поступков героя мы можем переходить к более строгому, даже гневному, осуждению, от гневного осуждения к осуждению смехом, в зависимости от того, с какими качествами героя мы в данный момент знакомимся. Наше общее отношение к герою складывается из тех ощущений, которые мы испытывали по мере знакомства с ним. Если мы, читая произведение, хоть изредка смеялись над героем, то наше общее отношение к нему будет отличаться от отношения к тому герою, над которым мы не смеялись вовсе. Наличие смешных сторон всегда что-то говорит о характере героя. Это, однако ж, не значит, что мы в общем и целом будем осуждать менее строго того отрицательного героя, над которым смеялись. Ведь и степень отрицательности бывает разной. Один отрицательный герой может обладать какими-то осмеиваемыми недостатками, которые делают присущую ему отрицательность (злонаправленность) менее опасной для окружающих. Другой отрицательный герой, даже не имея осмеиваемых недостатков, может оказаться менее опасным в силу своей меньшей злонаправленности. Совершенно очевидно, вместе с тем, что при прочих равных условиях, то есть при равной отрицательности обоих героев, мы отнесёмся более мягко к тому отрицательному герою, над которым смеялись, поскольку видим, что зло, которое он носит в себе, не может быть осуществлено с полной силой.

Так мы подходим к людям в жизни, так подходим и к литературным героям. Если мы согласны, что искусство верно изображает жизненные отношения, то должны согласиться и с тем, что искусство вправе сатирически, то есть с насмешкой, изображать то зло, которое встречает сатирическое, насмешливое отношение в жизни. Конечно, было бы искажением действительности – изображать в смешном виде то, что не смешит нас в жизни. Но таким же искажением было бы изображение в несмешном виде того, что в действительности нас смешит. Если бы Шолохов изобразил Половцева, Островнова, Лятьевского смешными, он преуменьшил бы зло, показал бы эти враждебные силы менее опасными, чем это требовалось по его замыслу. В то же время если бы Маяковский изобразил Победоносикова и Оптимистенко без смешных недостатков, не осмеял бы их, то преувеличил бы зло, показав приспособленчество и бюрократизм как такую опасность, какой они в то время не являлись для нас.

Мысль о том, что сатира не должна быть смешной, приводит к часто высказываемому мнению, что в действительности смешит только юмор, сатира же делается смешной лишь когда в неё проникает юмор, то есть когда отрицательные персонажи изображаются с какими-либо юмористическими недостатками, в результате чего плохим людям как бы приписывается уже нечто