Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О наличии путаницы в вопросах комического свидетельствует и тот факт, что в нашей эстетической литературе имеют хождение на равных основаниях два разных определения комического. Одно из них – более древнее, аристотелевское, – по которому комическое определяется как часть безобразного (иначе говоря, является видом, разновидностью безобразного, отрицательного), другое определение – доставшееся нам в наследство от гегелевской, идеалистической эстетики, по которому комическое определяется как видоизменение, разновидность прекрасного, положительного. Придерживаясь первого определения, мы понимаем комическое только как сатирическое (как часть безобразного, отрицательного), то есть как более жёсткую форму смеха по адресу плохих людей, и в таком случае не знаем, что делать с юмором. Придерживаясь второго определения, мы отождествляем комическое с юмористическим и тогда не знаем, стоит ли смеяться над людьми скверными и куда отнести сатиру. Теоретики обычно выходят из положения, пользуясь либо тем, либо другим определением, в зависимости от того, какое больше подходит к случаю, а когда концы с концами не сходятся… впрочем, мы никогда не занимаемся вопросами комического настолько серьёзно, чтобы возникала необходимость сводить концы с концами.
Под эстетическими категориями (то есть под понятиями прекрасного, возвышенного, комического и пр.) мы понимаем те свойства действительности, которые являются объектом изображения в искусстве. Если искусство передаёт не все свойства действительности, а только эстетические, то тем не менее оно передаёт их правдиво. Прекрасное, безобразное, возвышенное, будучи изображены в искусстве, остаются прекрасным, безобразным, возвышенным. Конечно, явление, изображённое в искусстве, – это не само явление, а только его изображение и как таковое многим от явления отличается. Однако главное в этом изображении всегда есть. Это главное – наше понимание явления, наше отношение к нему; когда прекрасное, будучи изображено в художественном произведении, понимается как прекрасное, то есть возбуждает в нас чувство прекрасного; когда возвышенное, изображённое в искусстве, возбуждает чувство возвышенного и т. д.
Однако, как бы мы ни рассматривали комическое как явление жизни или как явление искусства, мы никогда не можем сказать, что именно подразумеваем под этой эстетической категорией, если не объясним, о каком именно виде комического идёт разговор. Мы привыкли объединять в комическом юмористическое и сатирическое в силу того, что и то и другое обычно встречаем в произведениях, вызывающих смех, главным образом в комедиях. Но такое объединение обусловлено лишь формой произведений, в которых сатира и юмор наиболее часто встречаются, и ничего не говорит о существе дела. Когда мы подходим к юмористическому и сатирическому как к явлениям живой действительности, для нас главное, существенное заключается не в том, что они могут изображаться в комедийных произведениях и вызывать смех, а в том, что юмористическое – это разновидность прекрасного, то есть явление в основном положительное, а сатирическое – разновидность безобразного, то есть явление отрицательное. Юмористическое и сатирическое, таким образом, не одна, а две разные эстетические категории, поскольку в них отражаются разные, даже противоположные, свойства действительности.
Путаница в понимании сатиры и юмора начинается с той, доставшейся нам в наследство от идеалистической эстетики, классификации, по которой эстетические категории делятся в основном на прекрасное, возвышенное, трагическое и комическое, причём все они рассматриваются как видоизменения (разновидности) прекрасного. Совершенно очевидно, что под видом комического эта классификация подразумевает собственно юмористическое, так как разновидностью прекрасного комическое может быть только в своей юмористической форме. Комическое-безобразное, то есть сатирическое, в таком случае вовсе исключается из числа эстетических категорий. Поскольку, согласно идеалистической эстетике, цель искусства – изображать прекрасное, постольку безобразное, а заодно и его разновидность – сатирическое, вовсе не входят в сферу искусства.
Если мы всё же согласимся, что безобразное и сатирическое могут быть объектами изображения в искусстве, то все эстетические свойства действительности (эстетические категории) должны будем поделить в основном на прекрасное (положительное) и безобразное (отрицательное), с последующим делением прекрасного на собственно прекрасное, возвышенное и юмористическое, а безобразное на собственно безобразное и сатирическое. Такое деление более полно охватывает категории явлений действительности, изображаемые в искусстве, и отражает наличие тех жизненных противоположностей, в результате борьбы которых и совершается развитие общества.
Если рассматривать эстетические категории как объекты изображения в художественной литературе, то прекрасное в основном – это положительный тип, положительный герой или характер, то есть человек в общем хороший, доброжелательно относящийся к другим людям; возвышенное в художественной литературе – это возвышенный характер – человек, выделяющийся своими исключительно высокими положительными качествами; юмористическое – это юмористический тип или характер – человек в общем хороший, положительный, но обладающий некоторыми недостатками характера, направленными во вред самому себе; безобразное – это отрицательный тип – человек с недостатками, направленными во вред другим людям; сатирическое – сатирический тип – тоже человек с недостатками, направленными во вред другим людям, имеющий сверх того недостатки, направленные во вред самому себе. Таким образом, деление литературных героев на основные типы соответствует делению эстетических свойств действительности на основные эстетические категории, следовательно, обнимает всю сферу тех человеческих свойств, которые интересуют искусство.
Разговор об эстетических категориях будет неполным, если ничего не сказать о трагическом. Нельзя согласиться с точкой зрения древних, которые рассматривали трагическое как роковое, заранее предопределённое божественной волей, то есть как неизбежное, неотвратимое. Вместе с тем нельзя согласиться и с тем, что трагическое – это вообще всё ужасное в человеческой жизни, как определял его Чернышевский. Всё же какая-то разница в этих понятиях существует. Хотя всё трагическое – ужасно для нас, но не всё ужасное воспринимается как трагедия.
Думается, что трагическое – это не просто всякое ужасное и не то ужасное, которое нельзя было предотвратить, а как раз то ужасное, которое могло быть предотвращено. Гамлет всё время колеблется, теряется в сомнениях, но если бы набрался решимости и действовал без промедлений, то предотвратил бы свой трагический конец. Макбет, идя