всё, что может навести его на какие-нибудь мысли. Чувства и мысли связаны в человеке воедино, и в большинстве случаев нет возможности повлиять на чувства человека без того, чтоб не обратиться к его разуму, без того, чтоб не вызвать у него какие-то мысли, может быть даже очень глубокие. Иначе говоря, художник и не сможет повлиять на многие наши чувства, если откажется внушить нам какие-то мысли.

Цель искусства – вовсе не в каком-то беспредметном воздействии на чувства, а в том, чтобы сообщить нам те или иные сведения, научить нас чему-то, воспитать нас так, как это требуется для нашего общего блага. Искусство, действительно, влияет на чувства, но делает это потому, что говорит о вещах общеинтересных, общечеловеческих, общественных, всех нас близко касающихся, о вещах, затрагивающих нас не в силу каких-то отдельных, узкопрофессиональных интересов, а в силу того, что все мы – люди и живём в обществе, а общественные вопросы не могут не волновать нас, не могут не действовать на чувства каждого из нас. Говоря о своём предмете, излагая своё общеинтересное содержание, искусство действует и на ум, и на сердце, в чём убеждает нас и знакомство с конкретными произведениями искусства.

В этом отношении искусство не находится в каком-то исключительном положении, так как и наука, в свою очередь, удовлетворяя умственную, рассудочную сферу нашей познавательной способности, не может избежать при этом и воздействия на наши чувства. Любая статья, научный фильм, лекция, например лекция о дизентерии с описанием или показом на экране возбудителей этой болезни, её последствий, вроде изъязвлений кишечника и пр., не только сообщит нам те или иные теоретические сведения, но и окажет на нас эмоциональное воздействие. Говоря о действии художественных произведений на чувства, мы говорим лишь о том, без чего художественное произведение уже не будет художественным, без чего оно не передаст своего специфического, отличного от научного, содержания, хотя, действуя на наши чувства, заражая нас эмоционально, оно действует и на наш ум, то есть сообщает нам сведения если не чисто научного, узкопрофессионального характера, то во всяком случае такие, которыми мы можем руководствоваться в жизни, которые обогащают, углубляют наше знание жизни, обогащают наш жизненный опыт.

4. Границы эстетического

Человек занимался искусством до того, как начал думать о нём, до того, как начал создавать теорию искусства. Не искусство явилось следствием теории, а теория следствием искусства. Но с развитием общества развивается, а следовательно, меняется и искусство. Меняется вслед за ним и теория, то есть наши представления об искусстве, о его свойствах, назначении, цели.

Искусство Древней Греции отражало религиозное мировоззрение тогдашнего общества. При тогдашнем развитии науки многое в жизни казалось людям необъяснимым с обычной, естественной, человеческой точки зрения. Многие непонятные, угрожавшие человеку явления: болезни, эпидемии, различные роковые случайности, неизвестно откуда свалившиеся на голову несчастья, стихийные бедствия не могли быть объяснены человеком иначе как результатом вмешательства в его жизнь сверхъестественных сил.

Теперь мы даже не в состоянии полностью представить себе, насколько было пропитано существование человека в те времена мыслями о сверхъестественном. Чуть ли не во всех случаях жизни древние греки обращали внимание на многочисленные предзнаменования и приметы, с помощью которых, по их мнению, божества сообщали людям, как им надлежит поступить. Не только простые, но и образованные по тем временам люди: правители государств, полководцы, жрецы, даже философы постоянно прибегали к гаданиям, чтоб узнать волю богов, причём в делах не только личных, но и государственных, таких, например, как объявление войны или заключение мира. Иной раз целый синклит жрецов заседал по нескольку дней, чтоб решить, как истолковать предзнаменование в виде случайно послышавшегося из хлева крика козла в момент выступления войска из ворот города. Одним, в силу каких-то причин, этот крик казался добрым предзнаменованием, другие же находили это предзнаменование злым и настаивали на прекращении похода.

Существование богов для древних греков, как, впрочем, и для других народов в те времена, не подлежало никакому сомнению. Поэтому изображение богов в искусстве было равносильно изображению чего-то вполне реального, притом очень существенного, имевшего для людей характер общеинтересного, общеполезного. В отличие от людей, боги в те времена были существами всесильными, могущественными. Не люди, а боги распоряжались всем на земле, в том числе и человеческой жизнью, в силу чего изображение богов, полубогов, обожествлявшихся личностей было главной, если не единственной задачей тогдашнего искусства. Слишком ничтожным казался простой человек по сравнению с божеством, чтобы быть достойным изображения в искусстве или чтоб его изображение могло быть зачислено в разряд произведений подлинного, высокого искусства.

Совершенно естественно, что древнегреческие художники не могли изображать своих богов и богинь: Зевса, Аполлона, Афродиту и пр. в том же виде, как и людей. По их представлениям, боги были красивы не обычной человеческой красотой, а красотой высшей, неземной, божественной, идеальной, то есть такой красотой, которую можно только вообразить себе, только представить. Термином «прекрасное» (то есть «очень красивое», «сверхкрасивое») и обозначалась эта превосходная степень красоты, божественное совершенство.

По учению древнегреческого философа Платона, истинно прекрасное, то есть совершенная красота, существует только в идее, в то время как реальное, земное – прекрасно не само в себе, а только относительно прекрасно, то есть поскольку напоминает о красоте небесной, божественной. Такая эстетическая теория находилась в полном соответствии с религиозным миропониманием древних, согласно которому реальный мир является лишь отражением, копией идей или первообразов всех предметов мира, первоначально от самой вечности существовавших в боге.

Однако проходили века, наука развивалась, постепенно освобождая умы от религиозных взглядов. Человек всё больше осознавал свою силу и независимость от сверхъестественного. Уже многое понимал он, не объясняя вмешательством богов. Теперь его взор всё чаще устремляется не на небо, а на землю, не на бога, а на самого себя. Художник всё чаще изображает уже не богов, а людей, уже не божеские, а свои собственные, человеческие дела. Если художник Древней Греции или Рима изображал людей в виде богов, то художник Возрождения всё чаще рисует богов в виде людей. Так, Рафаэль изображает Мадонну не по установленному, всем знакомому образцу, по которому писались иконы, а в виде обыкновенной женщины-матери, кормящей младенца. Искусство приближается к земле, к реальной человеческой жизни – всё больше становится реалистическим.

Художника интересует уже не божественная, небесная красота, а красота человеческая, красота земная, красота жизни. Но если говорить о человеческой красоте, о красоте жизни, то она проявляется в изобилии форм, блещет разнообразием, оригинальностью и далека от той условной, божественной красоты, которой на самом деле никто не видел