тревоги или чувство страха и жалости; комическое внушает чувство осуждения, смешанное с чувством радости; безобразное, пошлое, низменное внушают нам чувства отвращения, неприязни, гнева, негодования.

Чем бы эстетические свойства действительности ни отличались друг от друга, общим отличительным их признаком является их способность возбуждать наши чувства; однако тут же заметим, чувства не всякие, а именно добрые, прекрасные, человечные чувства. Если это чувство восхищения, то чувство восхищения добрым, справедливым, прекрасным, положительным, если это чувство неодобрения, осуждения, отвращения, то отвращения к безобразному, злому, бесчеловечному. Иначе говоря, эстетические свойства действительности, то есть прекрасное, возвышенное, трагическое, комическое, вызывают чувства общественные, полезные для общества, для общественного человека.

Чернышевский в своём трактате «Эстетические отношения искусства к действительности» указывал, что эстетическое не ограничивается одним прекрасным, однако и теперь ещё эстетику иногда рассматривают как науку о прекрасном, то есть отождествляют эстетическое и прекрасное. Часто приходится слышать, что искусство изображает прекрасное, что искусство воспитывает красотой, что задача искусства – удовлетворить стремление человека к красоте. Сказать, что искусство воспитывает красотой, – это не значит что-либо объяснить, так как совершенно неясно, как воспитывает красота, в чём её воспитательное значение. Но если мы говорим, что искусство, изображая возвышенное, комическое, трагическое, а также и красоту, прекрасное, внушает нам добрые, человечные чувства, то мы объясняем сущность действия искусства на человека как вообще, так и в той части, где оно изображает прекрасное.

Мысль о том, что цель искусства – изображать прекрасное, что оно воспитывает красотой, связана с наслаждением, удовольствием, которое мы получаем от произведений искусства. Предполагается, что если, воспринимая художественное произведение, мы испытываем удовольствие, то, следовательно, имеем дело с чем-то красивым, поскольку никакого другого повода испытывать удовольствие у нас нет: мы ничего не приобретаем, ничего не кладём в карман, ничего не едим, не пьём. Если мы, однако, постараемся разобраться в характере наслаждения, получаемого от художественного произведения, то убедимся, что оно часто мало похоже на то чувство очарования, восхищения, которое мы испытываем, когда любуемся чем-то действительно прекрасным, красивым.

Мы не можем сказать, что любуемся, наслаждаемся, восхищаемся чем-то, когда смотрим на такие шедевры живописи, как «Иван Грозный и его сын Иван» Репина, «Последний путь» или «Утопленница» Перова, «Неутешное горе» Крамского, «Апофеоз войны» Верещагина, «Сбитый ас» Дейнеки и многие другие. Мы могли бы сказать, что любуемся, наслаждаемся красотой формы, то есть мастерством, с которым эти художественные произведения выполнены, если бы не замечали того, что забываем и о выполнении, и о форме, так как в этот момент нас волнуют совсем другие чувства – чувства, внушаемые содержанием этих картин. Многое из того, что происходит с героями книг, кинофильмов, спектаклей, нас и волнует, и тревожит, и пугает, даже подчас доставляет досаду, неудовольствие. Мы не хотим, например, чтобы герой читаемого нами романа совершил преступление, одна мысль об этом уже неприятна нам, но герой всё-таки, к нашему неудовольствию, совершает тяжкое преступление и несёт за него заслуженное наказание. Или мы, например, хотим, чтоб героиня романа, к которой мы относимся с глубокой симпатией, разошлась со своим мужем, противным стариком, к которому питает лишь чувство отвращения, и поскорей сошлась с вполне достойным человеком, которого она безумно любит, но всё получается не так, как нам хочется, и героиня в конце концов трагически гибнет, что не доставляет нам уже никакого наслаждения.

Бывает так, что, читая художественное произведение, мы, вместо того чтоб испытывать удовольствие, сплошь да рядом недовольны всем ходом развивающихся событий: мы и раздражаемся, и возмущаемся, и огорчаемся, даже плачем иногда, но несмотря на это не можем бросить начатую книгу, уйти со спектакля, перестать слушать музыку. Что-то заставляет нас читать книгу, смотреть спектакль или кинофильм дальше, несмотря на все наши огорчения. Есть что-то, ради чего мы согласны помучиться и пережить неприятные чувства. Это «что-то» – часто вовсе не чувство восхищения прекрасным, красивым, а желание узнать, что произошло с героями произведения, желание познать внушаемые произведением чувства. Именно удовлетворение желания узнать, познать, удовлетворение нашего познавательного инстинкта – и есть то, что мы принимаем за удовольствие, за наслаждение, получаемое от восприятия художественного произведения. Нам кажется, что если мы хотим читать, если мы не можем оторваться от книги, то лишь потому, что содержание книги или мастерство, с которым она написана, внушает нам приятные, положительные эмоции, вроде эмоции восхищения красотой. Но, как мы видели, эмоции, внушаемые нам художественными произведениями, часто бывают неприятными и воспринимаются как неудовольствие. Если мы не теряем в таких случаях интереса к произведению, то лишь потому, что удовольствие, испытываемое от удовлетворения познавательного инстинкта, как бы превозмогает неудовольствие, которое мы испытываем от неприятных эмоций, в результате чего общее, суммарное впечатление имеет положительный характер и ощущается нами как удовольствие, наслаждение.

Обычно никто из эстетиков не указывает на то, что эстетическое наслаждение имеет связь с удовлетворением инстинкта познания, так как всякую познавательную деятельность мы привыкли связывать с умом, рассудком, с умственным (научным, теоретическим) познаванием. Мы забываем при этом, что многое в окружающей жизни и в нас самих не постигается одним умом, а познаётся в огромной степени чувствами, в связи с чем жажда познания чувствами не менее сильна в нас, не менее инстинктивна, чем жажда умственного познания. Если физику интересно получить какие-то новые сведения об атомном ядре, а астроному о галактических туманностях, а биологу о живой клетке, а слесарю о холодной обработке металлов, то каждому из них интересно узнать что-либо о самом себе, о своих чувствах, о чувствах и переживаниях других людей, о взаимоотношениях людей между собой, о дружбе, о любви. Математик или любитель математики с истинным наслаждением будет читать книги, относящиеся к его любимой науке, но книгу, скажем, по агрономии не станет читать. Агроном же или любитель-садовод, наоборот, с интересом будет читать книги по агрономическим вопросам, но без всякого интереса отнесётся к книгам по математике. Вместе с тем и тот и другой с одинаковым наслаждением будут читать художественную литературу, смотреть спектакли, кинофильмы и пр.

В знаниях, которые мы получаем в результате восприятия художественных произведений, заключается то, что всех нас близко касается, то есть то, что касается нас как людей, как членов человеческого общества. Однако всё, что нас близко касается, – неизменно волнует нас, то есть действует на наши чувства. И наоборот: всё, что действует на наши чувства, всё, что волнует нас, – касается нас близко. Если так, то всё, что действует на наши чувства (а искусство действует на наши чувства), касается нас близко и является интересным для каждого из нас, то есть общеинтересным,