какого-то жизненного опыта, результат знакомства с действительностью. Он узнал что-то новое, ещё неизвестное людям, ещё не открытое ими, с ним случилось то, что не случалось с другими или на что другие не обратили внимания; он убедился в том, что считавшееся многими истинным, справедливым, на самом деле не справедливо, не истинно или перестало быть истинным. Писатель чувствует настойчивую потребность сообщить об этом людям, так как ему кажется, что им полезно будет всё это узнать.

Сказанное справедливо не только по отношению к писателю, ощутившему потребность вынести свой приговор каким-то явлениям жизни, не только по отношению к художнику или фотографу, которому внушила тёплое, трепетное чувство какая-нибудь картина природы и который ощутил в себе потребность передать это чувство другим людям, но и по отношению к учёному, деятельность которого тоже заключается в изучении действительности и который также ощущает потребность сообщить другим людям о результатах своих наблюдений и исследований. Архимед не открыл бы своего закона, если бы не наблюдал в жизни, что различные предметы становятся легче в воде, в то же время человечество ничего не узнало бы об открытии Архимеда, если бы он сам не захотел сообщить людям о нём.

С этой точки зрения между наукой и искусством нет той глухой стены, которую между ними иногда возводят. Как искусство, так и наука – это разные формы отражения (познания) человеком действительности. Обычно различие между наукой и искусством находят в том, что наука отражает действительность в форме абстрактных, отвлечённых понятий, искусство же отражает действительность в образах, живых картинах. Искусство, как говорят, – мышление в образах, наука – мышление в понятиях.

Искусство, действительно, не углубляется в область понятий так далеко, как это приходится делать науке. Искусство не формулирует никаких законов, вроде закона Архимеда, или правил, вроде правила правой руки, для определения направления электрического тока. Однако, воспринимая произведения искусства, мы не просто созерцаем те или иные образы, а выносим на основании знакомства с ними какие-то суждения о действительности, составляем какие-то понятия о ней. Таким образом, если наука формулирует одни какие-то понятия, то искусство формулирует другие, хотя делает это и не тем методом, которым делает это наука.

Вместе с тем мы не можем сказать, что мышление в образах представляет исключительную привилегию искусства. Никакая наука не была бы возможна без отражения действительности в образах. Мы не смогли бы, например, обучить ребёнка арифметике, если бы не научили его сначала считать конкретные, а затем и воображаемые предметы (то есть их образы): карандаши, спички, палочки, яблоки и т. д. Осилив счёт, то есть поняв, что своё знание названий чисел он может применять по отношению к любым предметам, ребёнок всё же не сразу поймёт такие простые арифметические действия, как сложение или вычитание отвлечённых чисел. Здесь опять-таки придётся учить его, пользуясь наглядными представлениями, например: «Возьмём два яблока, прибавим к ним ещё два яблока. Теперь сосчитаем, сколько получится вместе: одно, два, три, четыре – всего, значит, у нас четыре яблока». Такую же операцию сложения мы повторим и с карандашами, и с кубиками, и со специально приготовленными для этой цели палочками. Постепенно, однако ж, ребёнку надоест повторять: два карандаша да два карандаша – четыре карандаша, два быка да два быка – четыре быка. На основании накопленного опыта он уже будет знать, что каких бы он ни взял два предмета, прибавив к ним ещё два, он получит четыре таких же предмета; так что можно, не тратя лишних слов, говорить просто: «два плюс два равно четыре».

Начав складывать уже не конкретные яблоки или карандаши и не воображаемых быков или верблюдов (не образы этих животных), а просто числа, ребёнок незаметно для самого себя перейдёт от мышления образами к мышлению понятиями, то есть отвлечёнными, обобщёнными категориями. Говоря «2+2=4», мы обычно не замечаем, какое огромное обобщение содержится в этой краткой арифметической формуле. На самом деле, «2+2=4» – это значит и «2 яблока + 2 яблока = 4 яблока», и «2 быка + 2 быка = 4 быка», и «2 электрона + 2 электрона = 4 электрона», и так далее до бесконечности. Это значит, что понятие – это, в сущности, тоже образ, но образ собирательный, обобщённый, расширенный, который вмещает в себя множество отдельных, разрозненных, конкретных образов действительности. Прибегая к мышлению понятиями, мы получаем возможность оперировать огромным числом всё тех же конкретных чувственных образов действительности, сберегая при этом колоссальное время.

Заменяя числовые выражения условными буквенными обозначениями, как это делается в алгебре или высшей математике, мы ещё больше отвлекаемся от конкретных образов действительности, ещё шире обобщаем их; однако в какие дебри цифр, условных обозначений и формул мы ни погружались бы, полученные нами числа всегда будут выражать реально существующие величины: либо звёздные расстояния, либо атомные силы, либо кубометры земли. В итоге всех наших отвлечений от конкретных образов мы получаем возможность более чётко, более точно представить себе реальный образ нашего мира, дать более верную картину действительности. Отвлечения, о которых у нас идёт речь, – это лишь временные отвлечения от предметных, образных представлений, которые являются основой всякого мышления: и научного, и художественного. Мы не смогли бы мыслить одними отвлечениями, то есть одними обобщёнными образами или понятиями, если бы они не подкреплялись конкретными образами действительности, нашими наглядными представлениями о ней. Мы не уяснили бы, например, смысла закона Архимеда («На тело, погружённое в жидкость, действует выталкивающая сила, направленная вертикально вверх и равная весу жидкости, вытесненной телом»), если бы при слове «тело» (которое само по себе – обобщение, понятие) не могли вообразить любой реальный предмет: карандаш, пробку, кирпич, лодку, бутылку, а при слове «жидкость» (тоже понятие) – не только воду, но и бензин, керосин, спирт, масло, олифу, нефть, ртуть, любой расплавленный металл и т. д.

В науке, как видим, мышление понятиями идёт рука об руку с мышлением образами. Существуют даже науки, которые целиком или почти целиком держатся на почве образных представлений, например география, которая изучает окружающие человека природные условия; зоология, которая знакомит нас с животным миром; ботаника, знакомящая с миром растений; история, знакомящая с важнейшими событиями из жизни человеческого общества, а также с образами исторических деятелей.

Мы не можем также сказать, что все искусства отражают действительность в образах, то есть в тех или иных зрительных представлениях. Такие искусства, как живопись, скульптура, художественная фотография, кино, театр, действительно обладают средствами изображения видимого мира. Но такое искусство, как музыка, этими средствами не обладает или почти не обладает. Музыка, как никакое другое искусство, способна передавать человеческие чувства, настроения, переживания, тончайшие движения человеческой души, но добивается она этого, действуя на нашу способность слышать,