в пещере у камелька, рассказывал остальным о том, как, бродя с товарищем по лесу, он неожиданно повстречался с пантерой; как товарищ испугался и задал стрекача, он же, не будучи предупреждён, заметил опасного зверя слишком поздно. Зная, однако, по опыту, что пантера бросается на человека издали, он притворился, будто не заметил её, и, терпеливо дождавшись, когда она совершит свой прыжок, быстро бросился в сторону и нанёс ей сбоку удар копьём, избежав при этом её острых когтей.

Такой рассказ, исполненный напряжения и драматизма, вызывавший у слушателей и осуждение неправильных действий товарища охотника, и восхищение его собственным мужеством, являлся по сути дела художественным рассказом (выполнял функцию художественного рассказа), но в то же время, как и каждый художественный рассказ, не терял своей познавательной ценности, поскольку слушатели узнавали и как ведёт себя пантера, и как нужно поступать им самим в подобных обстоятельствах как по отношению к друзьям, с которыми вместе охотишься, так и по отношению к зверю.

Рассказ охотника в те времена – это не только рассказ о животных, но и рассказ о людях, о человеческих характерах, о мужестве, храбрости, выдержке, ловкости, умении, находчивости, а также и о трусости, неловкости, глупости, о смешном и печальном, драматическом и трагическом. Рассказывая, рассказчик восхвалял знание, умение, смелость, ловкость и порицал противоположные качества, хотя делал это всё не в целях поучения, а подчиняясь безотчётному требованию инстинкта общения, стремясь поделиться с ближними тем, что имело значение для всех, что внушало общий интерес.

Люди, не имеющие привычки к чтению, и теперь наполняют свой досуг, рассказывая друг другу разные случаи о жизни и смерти, о любви и ненависти, о горе и радости, об удачах и неудачах, о счастье и несчастье, – в общем, обо всём, что их близко трогает и волнует. Безотчётная надежда на то, что всё услышанное поможет им добиться одного и уберечься от другого, заставляет человека слушать всё это, хотя осознанной цели в этом слушании нет, – иначе говоря, человеку кажется, что он слушает не для того, чтоб почерпнуть какие-либо практические сведения, а потому что ему интересно, потому что имеется желание слушать.

Любителям беллетристики чтение заменяет слушание такого рода устных рассказов. Но и из книг мы стремимся узнать что-либо о жизни, о людях (в том числе и о самих себе), хотя думаем, что читаем просто так, для развлечения, для удовольствия, для интереса или эстетического наслаждения. Нужно сказать, что между устными житейскими рассказами и печатными рассказами, повестями и романами существенной разницы нет. Как здесь, так и там могут быть и яркое описание, и меткое сравнение, и насмешка, и шутка, и интригующая фабула – всё, вплоть до передачи индивидуальной речи героев. Художественность устного рассказа зависит от умения рассказчика представить всё в яркой, живой, выпуклой форме, к чему бессознательно стремится всякий рассказчик и что особенно удаётся ему, если он от природы обладает наблюдательностью, впечатлительностью, отзывчивостью, живым воображением, непосредственностью и излагает при этом то, что пришлось испытать самому или видеть своими глазами.

Печатные литературные произведения (рассказы, повести, романы) пишутся не случайными рассказчиками, а людьми, которые специализируются в этом деле. Будучи одарёнными от природы, занимаясь всю жизнь только литературой, имея сколько угодно времени для обработки своих сочинений, такие люди могут бесконечно повышать качество изложения, отыскивать наиболее яркие и точные слова, выражения, наиболее экономно и динамично располагать материал и т. д. Умение рассказывать в письменной форме доходит до такой тонкости, изощрённости, вообще красоты формы, что здесь, как и в живописи, уже сама форма, сама красота начинает казаться целью произведения; начинает казаться, что задача искусства заключается в том, чтоб изображать красоту.

Бесспорно, что подлинное произведение искусства, в том числе произведение художественной литературы, всегда обладает красотой, гармонией или, лучше сказать, изяществом, совершенством. Но: оно обладает красотой, свойственной самому искусству, совершенством, обусловленным соблюдением законов искусства. Красота эта зависит не от красоты изображаемого искусством предмета, существа или явления, а от красоты замысла, истинности идеи произведения, а также от степени мастерства, с которым произведение выполнено, то есть от красоты формы. Художник может вполне удовлетворительно нарисовать блещущее красотой молодое лицо и в то же время может не просто удовлетворительно, а с большой художественной силой изобразить лицо старика или старухи, которые даже в отдалённом прошлом не отличались большой красотой. Ценность портрета как произведения искусства окажется выше во втором случае, и вовсе не потому, что художник приукрасит, сделает более красивыми лица изображённых им людей, а потому, что передаст нечто большее, чем обычная красота, передаст правду, и потому, что изобразит этих людей с большим мастерством, то есть передаст их вернее, живее, глубже, естественнее.

В литературном произведении или на картине художника не все персонажи могут быть одинаково прекрасными как по внешности, так и со стороны своего поведения или характера. Какую из фигур можно назвать безусловно прекрасной на картине Федотова «Сватовство майора» или на картине Перова «Чаепитие в Мытищах», где толстуха-купчиха бесцеремонно отталкивает просящего подаяние инвалида-солдата, опасаясь, как бы он не побеспокоил разжиревшего священника, который сидит за столом с самоваром и пьёт чай? Характеры, изображённые Гоголем в «Ревизоре» и «Мёртвых душах», тоже нельзя назвать прекрасными, что, однако, не делает эти произведения безобразными, нехудожественными. «Поднятая целина» Шолохова может служить хорошим свидетельством того, что художественное произведение может изображать как прекрасное, так и безобразное, как положительное, так и отрицательное, не теряя от этого своей художественности.

Мы будем неправы, если скажем, что искусство изображает лишь красоту, прекрасное, но будем правы, если скажем – прекрасно само искусство, и не только потому, что оно предполагает прекрасное выполнение, прекрасную форму произведения, а потому, и в первую очередь потому, что прекрасна сама цель искусства, его идея, заключающаяся в стремлении к истине, правде, справедливости, человечности, добру. Искусство, в том числе и художественная литература, может изображать любое явление жизни, и не только хорошее, положительное, но и отрицательное, однако как то, так и другое оно изображает ради своей прекрасной цели, ради хорошей, положительной мысли. Во главе угла, таким образом, всегда находится прекрасный замысел произведения, который требует такого же прекрасного оформления, прекрасной формы, прекрасного воплощения. Прекрасная форма всегда служит (подчинена) прекрасному замыслу или идее, а не наоборот. В музыке прекрасная, человечная цель, идея искусства достигается посредством музыкальных звуков; в танце – посредством движений человеческого тела; в архитектуре посредством соотношения геометрических форм; в живописи, скульптуре, литературе, театре, кино, художественной фотографии – посредством изображения самых разнообразных явлений действительности.

Изображая эти явления, писатель хочет сказать людям то, что он узнал о жизни. Его деятельность – результат изучения жизни,