* * *

Мориц попросил время, чтобы обдумать. И не ответил в срок.

Ему не хотелось открывать этот старый сундук. И в то же время он не мог думать ни о чем другом. Он достал из ящика конверт, где были спрятаны отпечатки 1972 года. Он отдал пленки в Тель-Авиве, но прежде сделал отпечатки с лучших негативов. Он положил конверт на маленький обеденный стол, пока готовил ужин. Но не открыл. По радио звучала одна из немногих современных песен, которая ему нравилась, потому что под нее он мог думать о прошлом. «Телеграфная дорога» группы «Даэр Стрэйтс». За ужином он не сводил взгляда с конверта. Поев, открыл его.

Амаль в Олимпийском парке. Стадион на заднем плане.

Амаль на сцене в общежитии.

Амаль, очень близко, когда она повернулась и посмотрела в камеру. Удивленный и вызывающий взгляд.

* * *

Мориц пытался представить, как она живет сейчас. С кем. Кто у нее – мальчик или девочка. Он вспомнил дождливое утро перед клиникой. Какое облегчение она испытала, когда приняла решение. Нет, он не мог выполнить это задание. Конечно, ему хотелось узнать, обманывала она его или нет. Но он сомневался, что в этом есть смысл. Только вот если он не согласится, они пошлют кого-то другого. В Лиллехаммере агенты Моссада застрелили марокканского официанта на глазах у его беременной жены. По ошибке. Потому что он был так похож на палестинца из их списка. Мориц положил фотографии на стол и подумал: можно ни во что не вмешиваться. Отключить тело и душу, чтобы не чувствовать и не причинять боль. Но тогда ты больше не испытаешь ничего значимого, не будет ни неожиданного счастья, ни свободы и потери границ.

* * *

Он позвонил Ронни и согласился.

* * *

На следующий день Ронни вылетел в Германию. Его команда уже подготовила все документы. Билет на самолет. Рабочая виза. Таможенные документы на автомобиль. Плеер с радиоприемником и скрытым микрофоном. Они знали, что он ответит «да». Они знали его, возможно, лучше, чем он сам. Мориц отменил все дела, объяснив, что у него большой фоторепортаж в Африке. И объявил Ронни, что это его последнее задание.

Затем собрал чемодан.

Глава

53

Такая знакомая средиземноморская синева под крылом. Побережье Сицилии. Еще тридцать минут полета. Когда Мориц впервые пересек это море, он был молодым человеком, который ничего не понимал в войне и еще меньше – в жизни. То был ветренный и дождливый ноябрь, их набили в грузовой отсек «юнкерса Ю52». Сырая форма, жажда приключений и вопрос, какого черта они забыли в Африке. Теперь он, пожилой господин в костюме, сидел между семьями туристов в шортах, по проходу бегали дети. Погода в Тунисе: легкая облачность, 26 градусов по Цельсию.

* * *

На паспортном контроле Мориц окончательно почувствовал себя стариком. Он не мог контролировать сердцебиение. Он вспотел и боялся, что пограничник это заметит. Если его раскроют, то убьют или в лучшем случае бросят в тюрьму где-нибудь в пустыне. Но если все пойдет по плану, он станет появляться в стране и покидать ее бесшумно, как тень облака. Шум поднимет расстрельная команда. Или Амаль окажется невиновна, и тогда это не коснется ее. Мориц горячо надеялся, что так и будет, но был настроен на безусловную объективность.

– Bienvenu, – сказал пограничник и с улыбкой пропустил немца.

Даже не спросил о его профессиональной деятельности, указанной в визе; возмутительная небрежность, подумал Мориц.

* * *

В зале прибытия толпились семьи в ожидании родственников, люди бросались друг другу в объятия. Мориц проскользнул, никем не замеченный. Невидимость, его вторая кожа. Конечно, он солгал, уверяя Ронни, будто последние годы были лучшими в его жизни. По правде говоря, это было очень одинокое время. Он чувствовал себя все более чужим в стране, которая должна бы стать его родиной. Соседи радовались рождению внуков и праздновали свадьбы. Мориц не отмечал даже собственные дни рождения. Да и зачем? Он все больше исчезал в тумане оцепенения, пропадая для мира и для самого себя.

* * *

Но теперь – Тунис и вновь погружение в свет. Влажное тепло на коже, африканское солнце, громкие крики таксистов. Неожиданное для Морица оживление проникло в его тело, как порция кофеина. Он взял след.

Старый «пежо», красный плюш на приборной панели, арабская поп-музыка по радио. Мориц то и дело поглядывал в зеркало заднего вида. Никто не преследует. Он опустил окно, чтобы ветерок обдувал лицо. Белый город в лучах вечернего солнца. Словно декорация для большого финала, подумал он. Я вхожу тайно, через черный ход, и люди в других машинах не знают, что они статисты в спектакле, который разыгрывают на их земле иностранные актеры. Как и тогда, во время войны великих держав с другого берега моря.

* * *

В первый момент Мориц подумал, что таксист перепутал адрес. Затем он узнал фасад отеля «Мажестик». Здание посерело, обветшало. Дворец в стиле «прекрасной эпохи», некогда самое шикарное место в городе, выглядел пугающе никчемным, как согбенная старая дива, чья звезда угасла. Прохожие равнодушно спешили мимо. На Парижском проспекте больше не говорили по-французски.

* * *

Изогнутая входная лестница, кованые перила в стиле модерн, люстра – Мориц узнавал каждую деталь. Но пахло затхлостью, красные ковры протерлись, лепнина на потолке облупилась. Ничто не напоминало, что когда-то здесь располагалась штаб-квартира немецкого вермахта.

Первое, что сделал Мориц, прежде чем отправиться в свой номер, – он пошел искать бар на бельэтаже. И сразу же нашел. На том же месте, что и сорок с лишним лет назад. Но нет рояля. Нет Виктора. Группы бизнесменов курили в креслах. По радио звучала песня. Мориц остановился в нерешительности, пока не понял, что привлекает внимание. Он подсел к бару и заказал пиво. Из зеркала на него смотрело лицо, в котором он только со второго взгляда узнал себя. Как будто это был куда более пожилой человек. Столько всего произошло, а он все равно чувствовал себя здесь двадцатилетним парнем в военной форме, которого забросили в чужой мир, а он и не понимает зачем. Интересно, подумал он, как бы выглядел сейчас Виктор. А как выглядит сейчас Ясмина. Вспомнил фотографию Амаль на базаре, которую не взял с собой из соображений безопасности. Для него она на фото выглядела такой же, как прежде. Голос бармена вывел его из задумчивости:

– Он когда-то пел здесь, вы знаете