Пока Марина озадачивает Костю каким-то семейным вопросом, у Бармаглот звонит телефон. Он бросает взгляд на экран, потом на меня. Поднимается, поправляя спортивный пиджак и, взяв Марину под локоть, извиняется, что им пора. Она делает лицо женщины, которую сейчас повезут в Диснейленд с меткой «18+» — не меньше.

Мне ведь все равно?

Даже если немного щиплет внутри, там, где перекачивает кровь моя грохочущая двухсот пятидесятиграммовая мышца.

Я не оборачиваюсь, когда мы с Костей идем к лестнице.

Хоть пару раз мне очень этого хочется. Как в старой песне: оглянуться посмотреть не оглянулся ли он, чтобы посмотреть, не оглянулась ли я. Глупо хихикаю над этой скороговоркой и позволяю Косте заполнить собой наш вечер.

Мы ужинаем в ресторане. Я бы сказала — наедаемся до отвала, потому что кухня в отеле просто превосходная, и точно так же, как они справились с овсянкой — а это могут далеко не все! — им удается и сибас на гриле, и салат с приправленными розмариновым маслом сухариками белого хлеба, и великолепный воздушный бисквит.

Кажется, мы покидаем ресторан одними из самых последних.

Составляем план на завтра.

Договариваемся, что нужно рискнуть и покорить одну из тех вершин, на которые мы еще сегодня днем смотрели с опаской и замиранием сердца.

Решаем, что купить его маме в подарок.

Что понравится моим родителям.

Костя обещает, что как только вернемся — он обязательно познакомит меня с ними.

Потом Костя проводит меня до номера, желает спокойной ночи и ненастойчиво целует.

— Спокойной ночи, — желаю я, осторожно отходя к двери.

Он снова улыбается и, насвистывая что-то себе под нос, идет к лифту.

Это именно то, что я больше всего ценю в наших отношениях — никто никуда не спешит.

Я принимаю душ, переодеваюсь в домашние теплые штаны и мешковатую кофту с глубоким капюшоном.

Забираюсь в кровать.

И, наконец, достаю телефон.

Там три пропущенных от мамы и, конечно, гора ее сообщений. Я желаю себе терпения и сил и набираю ее.

Конечно, она сначала много кричит и только потом, когда срывает голос, дает вставить мне пару слов. Приходится каяться, что я — нерадивая дочь.

Мы болтаем обо всем, но в основном о вещах, которые я не хочу обсуждать глубже, чем поверхностно: погода хорошая, руки-ноги целы, Костя — хороший, лыжи ездили без проблем.

Я не знаю почему, но с тех пор, как расстроилась наша с Миллером свадьба, я стала отдаляться от всего, что было связано с той моей жизнью. И даже от родителей, которых люблю всем сердцем и продолжаю корить себя за то, что не стала великим ученым, чтобы придумать эликсир бессмертия.

Обещаю завтра взять телефон с собой и снять ей пару видео своих спусков.

Обещаю, больше не быть такой невнимательной.

Обещаю быть осторожной.

Желаю спокойной ночи и выключаю связь.

Есть еще пара сообщений от Юлианы — на них отвечу завтра: мы не из тех подруг, которые отсутствие немедленного ответа считают за разрыв дружбы.

И сообщение от Бармаглота.

«Марина знает о нас — я сказал, чтобы не было недвусмысленностей. Хотел обсудить это»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она так дорога вам, что вы, Марк Игоревич, испугались, что правда может всплыть наружу в неугодном для вас свете?

Я проглатываю желание тут же настроить ему это же в ответ.

Это просто злость на себя за то, что до сих пор немного злюсь на всю эту ситуацию.

Может, все-таки стоит уехать?

Я валяюсь в кровати до поздней ночи. Перебираю кучу спутниковых каналов, но не могу заставить себя сосредоточиться хоть на чем-то. Просто позволяю обрывочной информации и картинкам заполнить мою голову максимально полно, чтобы в ней не осталось места мыслям о том, куда это Его Злое Величество повез свою королевишну.

Я ревную — мне не стыдно это признать. Здесь, в сумерках души, только я — было бы смешно стесняться самой себя.

Эта ситуация душит меня, словно удавка.

И в конце концов, чтобы не сойти с ума, я потихоньку выбираюсь из номера, чтобы спуститься в ночной бар. Возможно, коктейль с каплей алкоголя…

Я останавливаюсь в дверях, потому что за стойкой сидит знакомая мне крепкая мужская фигура.

Мне все-таки стоит уехать.

Пока эти встречи не кончились чем-то плохим и непоправимым.

Но сбегать уже поздно, потому что он, как намагниченный, поворачивает голову в мою сторону. Замечает. Салютует мне бокалом, на дне которого плещется прозрачная жидкость с парой кубиков льда и горстью листьев мяты.

Если уйду — это будет слишком очевидное бегство.

Как раньше, когда я дразнила его и думала, что это совсем ничего не значит.

Поэтому, набравшись смелости, иду к стойке и вскарабкиваюсь на высокий барный стул, радуясь, что они хотя бы стоят не «в обнимку».

Кроме нас в баре занят всего один стол — и там, судя по обстановке, проводит время парочка молодоженов. Ну или вроде того.

Господи. Дай мне терпения выпить проклятый коктейль и не упасть в грязь лицом, и я клянусь, что закажу билет домой первым же рейсом.



— Правда собираешься пить это? — первым нарушает молчание Бармаглот, когда заказываю официанту «Текилу Санрайз».

— Что тебя удивляет? — смотрю на мраморную стойку с видом человека, увлеченно ищущего истину в черно-белых разводах.

— Слишком крепко для тебя.

Я молчу, чтобы не сказать, что уже давно достигла возраста, когда мне можно пить спиртное без разрешения. Хоть льстит, что у меня до сих пор иногда просят показать документы, чтобы убедиться, что мне уже можно употреблять спиртное.

На самом деле, я бы взяла что-то помягче, но если срочно не волью в себя порцию «расслабляющего» — точно позорно сбегу.