Конечно, можно было дожать, но, как говорила Гиппиус: «Если надо объяснять, то не надо объяснять…» В конце концов, причины ее вышвыривания могли быть связаны совсем не с ней, но от этого было не легче.

Посмотрела на часы и сказала:

– Я начну собираться через десять минут.

Тон означал: «Ты – полный козел, но это уже не имеет значения!» Он испугался, начал суетиться, сел рядышком, начал что-то объяснять.

– Все фигня! – поморщилась Елена. – Мне показалось, что я влюблена в тебя. А ты приехал – и все рухнуло. Зачем ты приехал?

– Я не могу так быстро влюбиться, как ты. Я долго запрягаюсь, быстро еду и потом долго остываю. К тому же я влюбляюсь неконструктивно. Это я сейчас такой милый и легкий, а как влюблюсь – тебе хана. Начну ревновать, права качать, проверки устраивать, сам при этом буду на голове ходить… – мрачно сказал он.

– А мне плевать… – зевнула Елена. – Мне главное, чтобы самой влюбиться… А объект я уж как-нибудь уговорю…

– Да ты чистый мужик! – вырвалось у него довольно раздраженно.

– То есть ты сейчас трахал мужика? Поздравляю! – съехидничала она; все вокруг начинало становиться плоским и серым.

– Лена, ты сама гробишь отношения. Ты со мной разговариваешь, как Артмане с Калныньшем в фильме «Театр»! Ты же не даешь мне расслабиться, повести тебя, сделать тебе хорошо…

– А ты можешь расслабиться только с бессловесной тварью? А вести меня никуда не надо! Поводырь, блин!

– Подожди, у нас все будет не хорошо, а волшебно, мне просто надо к тебе привыкнуть… Мы с тобой одной крови, все сходится. Только не спеши!

– Знаешь притчу про то, как путешественника спросили, какое время в его жизни самое главное, какие люди и какое действие?

– Ну?

– Самое главное время – это время сейчас. Самые главные люди – это люди, которые сейчас рядом. Самое главное действие – это сделать им хорошо.

– Какая-то потребительская психология! Это как в кино говорят: быстрей снимай, натура уходит, актриса стареет! Но ведь будет завтра!

– А это никогда не известно… Ты думаешь, что ты так неотразим, что оно будет?

– Но ты же сейчас здесь.

– Но с каким ощущением?

– Жалеешь, что пришла?

– Объяснить словами не могу. – Она встала, включила ночник, тело потихоньку начало слушаться.

Стала одеваться, взяла в руки бюстгальтер, увидела, что один крючок порван. Расстегнув столько бюстгальтеров за жизнь, он не справился с этим. Очень нервничал… Стало жалко его, такого запуганного по жизни, такого недолюбленного.

– Мне было очень клево с тобой в постели! Все, что я говорю, я говорю не про это… – сказал она наполовину честно, наполовину из благотворительных соображений.

– Ты просто не умеешь быть счастливой… – парировал он, расслышав тон.

– На себя посмотри!

По-приятельски вышли из номера, по-приятельски вошли в лифт. Лифт остановился на следующем этаже, в него вошел толстый плешивый командировочный с двумя грубоватыми молодыми девчонками. Елена решила определить, какая из девчонок дочка, у нее почти получилось. Из лифта вышли вместе.

– Смешно, – сказал Зябликов. – Я с тобой выхожу, а мужик с проститутками. Представляешь, как он мне завидует?

– Такие некрасивые проститутки? – удивилась она.

– Кому какие по карману… – поморщился он. – Я, например, никогда не платил женщинам за секс. Мне было важно, чтоб меня хотели, а не деньги… А этому что? Он небось слаще морковки ничего не ел.

Вышли на улицу. Было холодно, пусто, темно, какие-то люди спешили в такую рань на Красную площадь. Поймал машину, заплатил водителю. Перед тем как сесть, Елена решила его пнуть, видя, что устал, и якобы искренне спросила:

– Как? Ты не поедешь меня проводить?

– Лен! Ты – конченая москвичка. Ехидная, спесивая и балованная. Я умру, если поеду. Я за две недели снял двенадцать серий… – обиженно ответил он.

– Жалко… – вздохнула Елена.

– Я потом тебя провожу, покатаю, на руках поношу. Сейчас мне надо хоть чуть-чуть поспать.

– Жалко тех, кто будет потом эти двенадцать серий смотреть. Пока. – Она села и улыбнулась демонстративно вежливой улыбкой.

– Позвони, когда приедешь! – закричал он сквозь захлопнутую дверь.

– Нет! – помотала она головой.

– Позвони! – Тон был практически приказной. И она с удовольствием повторила:

– Нет!!!

Приехала домой, ощущая отвратительную пустоту и освобождение от отношений. Если бы были фотографии Зябликова или подарки от него, она бы их сейчас зашвырнула в мусоропровод. Почему-то тоже вспомнила фильм «Театр», сцену, где Артмане краешком туфельки сбрасывает его ключ в решетку водосточной ямы. И весело идет дальше. Посмотрела на часы. Было шесть утра. Сказала себе: «Я ничего не хочу! Ни думать! Ни чувствовать! Ни видеть его когда-либо!»

И упала спать.

…Разбудил звонок.

– Алло! – прошептала она.

– Неужели трудно позвонить? – зло спросил Зябликов. – Я все это время не сплю и жду звонка!

– Ты как моя мама… – не без удовольствия ответила она. – Я же сказала: «Не позвоню!»

– А я сказал: «Позвони!» – металлическим голосом ответил он. – Как ты?

– Как? Разбудил, обхамил… Сколько времени?

– Девять. Ладно. Спи. Пока…

– Пока…

«Все, точка, финал, конец цитаты, к чертовой матери…» – подумала она и снова заснула.

Проснулась в полдень. Лида почему-то опять была дома, словно разделение бюджетов сделало ее жизнь в доме уютней. Стало понятно, что про работу она то ли привирала, то ли уже оттуда вылетела…

Елена села в халате на кухне, налила кофе и начала:

– Обсудим?

– Легко! – откликнулась Лида, вяжущая что-то лохматое и полосатое.

– По-моему, мы успешно справляемся с финансовой отдельностью.

– Аск?!

– У меня предложение пойти дальше!

– Разъехаться? – сверкнула глазами Лида.

– Нет. Во-первых, это сильно ухудшит качество жизни для каждой. Во-вторых, эмоционально мы еще к этому не готовы. Я по крайней мере в таком случае теряю изумительно умную и тонкую собеседницу, чувство тепла, дома и защищенности, помощь в быту… – притормозила Елена.

– О, как запела, – фыркнула дочка.

– Я имела в виду делегирование полномочий по поводу дедки и бабки.

– Это как? – вылупила глаза Лида.

– Да очень просто! Теперь ответственность за стариков делим пополам. Не я говорю: надо, зайка, стариков обслужить вниманием. А ты знаешь, что это твоя половина работы…