Из кровавых столкновений хоперцов 2-й сотни с курдами отметим следующие. 8-го июня, когда до Сурп-Оганеса еще не дошла весть об осаде Баязета, из лагеря выступили 12 казаков 2-й сотни, под командою урядника Михаила Фомина (ст. Суворовской), для сопровождения военного врача Переяславского драгунского полка и почты, шедшей из Эриванского отряда в Игдырь. Этому конвою предстояло дойти до поста, находившегося против поворота р. Балык-чая на северо-запад, на пути между Сурп-Оганесом и Баязетом и занимаемого в то время сотнею Елисавет-польского конно-иррегулярного полка, а затем, по сдаче почты, возвратиться обратно. Но, подходя к посту, казаки заметили, что он покинути на нем нет ни одного милиционера; они не знали еще, что эта сотня, вследствие наступления турок на Баязет, бросила пост и присоединилась к баязетскому гарнизону.

Предчувствуя недоброе, но не смея изменить маршрута и своего прямого назначения – доставить почту – хоперцы, после короткого отдыха, двинулись по дороге к Баязету. Около 4-х часов пополудни команда достигла подножия баязетских гор, и только тут, наконец, казаки поняли причину внезапного исчезновения милиционеров с поста, когда они своими глазами увидели около 300 всадников турецкой конницы, выдвинувшихся из-за горы, с целью охватить их со всех сторон. Отступать на лошадях, утомленных 53-х верстным переходом, было конечно немыслимо, а потому Фомин с товарищами решили защищаться до последней крайности и лечь костьми, но не сдаваться врагу.

Заметив невдалеке небольшое углубление, место бывшей постройки, хоперцы вместе с врачом и почтальоном в один миг очутились там спешенными и, образовав из положенных лошадей довольно солидное закрытие, с винтовками в руках приготовились к отчаянной обороне. Тем временем партии курдов в белых мантиях, в надежде на легкую добычу, с пиками и ятаганами в руках уже мчались в карьер к этому импровизированному укреплению, чтобы раздавить и истребить ничтожную горсть гяуров, но меткие выстрелы казаков сразу осадили хищников. Курды как бы споткнулись обо что-то, причем несколько всадников и лошадей грянулись оземь. Тогда между ними произошло замешательство: одни бросились к своим убитым и раненым, а другие схватились за винтовки. Началась перестрелка…

Будучи совершенно открытыми, а потому представляя из себя хорошую цель, курды вскоре раздвинули свое кольцо на почтительное расстояние, продолжая вести перестрелку. Первыми жертвами боя у нас пали денщик доктора и казачьи лошади; некоторые из них погиб ли от неприятельских пуль, а другие, более беспокойные – от кинжалов своих хозяев, чтобы никакой трофей не достался врагу. Наступивший вскоре закат солнца несколько облегчил положение осажденных, ослабив нестерпимую жару и духоту в котловине, но вместе с тем этот закат унес с собою и последнюю надежду на выручку; да к тому же и запас патронов значительно истощился. К счастью, курды с наступлением сумерек почти совсем прекратили перестрелку и лишь кое-где ползком шарили по земле, отыскивая своих убитых или тяжело раненых. «Осман, Осман!» – послышался, невдалеке от осажденных, сдержанный оклик одного из курдов, в запальчивости чересчур заскочившего вперед и получившего пулю в живот от меткого выстрела казака Бутникова.

Как только начало темнеть, густая цепь неприятельских постов кругом опоясала кучку хоперцев. По всей вероятности курды рассчитывали доконать казаков утром, или заморить их голодом или жаждою. Но казаки не разделяли образа мыслей своих врагов. «Бог не без милости, казак не без счастья!» – сказали хоперцы, в надежде на лучший исход, и стали думать крепкую думу – как бы ускользнуть из рук башибузуков и избавиться от страшной участи, ожидавшей их впереди.

В полной готовности к бою хоперцы просидели в своей яме до полуночи, пока мерцавшие кругом их огоньки на турецких постах не стали постепенно гаснуть, и когда свежесть ночи, после знойного дня, по их предположению, должна была потянуть к отдыху осаждавших и ослабить их бдительность. Тогда по мнению Фомина настало благоприятное время для вылазки. Осторожный хоперец прежде всего приказал старому и опытному казаку Христусу первому ползти по указанному направлению с условием, чтобы, в случае неудачи, он дал выстрел. Христус пополз. Прошло после того около часа времени, но условленного выстрела не было, следовательно передовой разведчик пробрался сквозь неприятельскую цепь благополучно. Тогда все остальные стали готовиться в путь: белую шапку выворачивали наизнанку, а сверх светлой черкески надевали темный бешмет; предметы же, могущие произвести дрязг – обворачивали полами своих черкесок. Наконец, все приготовились к вылазке, и Фомин распределил порядок следования, причем двум казакам приказал остаться на месте и после их ухода произвести 3–4 редких выстрела, а затем, спустя примерно полчаса, следовать за ними.

Первым из котловины пополз Фомин, за ним казак с почтовой сумкой, потом юноша-почтальон, далее опять казак, затем доктор и все прочие в семи – восьми шагах один за другим, не теряя переднего из виду. Оставшиеся два казака, по уговору, произвели несколько выстрелов, подождали, прислушались и тоже последовали за своими товарищами. Впоследствии оказалось, что эти последние казаки взяли неверное направление при вылазке и, держась на северо-запад, благополучно возвратились к своей сотне в Сурп-Оганес, тогда как Фомин с товарищами вышли в Эриванскую губернию, но к сожалению, не так счастливо, как те.

Пробравшись благополучно через цепь неприятельских постов и пройдя далеко за ними, хоперцы собрались за озером по дороге к Чингильскому перевалу и только тут свободно вздохнули. Дальнейший путь к русским пределам Фомин предложил совершить стороною, вправо от дороги по западным отрогам Агридага; но доктор, предвидя трудность следования по каменистой и пересеченной местности, потребовал, чтобы все шли по дороге, говоря, что опасность теперь миновала и что в случае не исполнения его требования, урядник Фомин будет отвечать перед начальством, как за не исполнение приказания офицера. Фомин покорился, и все тронулись в путь по дороге.

Было туманное утро, а на Чингильском перевале (10545 фут.) даже моросил мелкий дождик, когда путники наши, задерживаемые усталостью врача, благополучно миновали самые трудные подъемы и до спуска на равнину оставалось пройти не более полуверсты. Вдруг, в нескольких шагах впереди, головные казаки заметили турецких кавалеристов, двигавшихся по дороге к ним навстречу. Во всей команде оставалось только четыре патрона, а следовательно защищаться было немыслимо, поэтому все бросились с дороги в сторону. Но турки не дремали и, обнажив сабли, кинулись в преследование.

Фомин последним своим зарядом почти в упор повалил с лошади всадника, наскочившего на него с поднятою саблею, но следом за этим скакали другие, угрожая полным истреблением несчастных казаков. Ближе всех к туркам очутились доктор и казаки Шаршаков и Аверин. Эти последние быстро схватили врача