Судя по виду, эти трупы принесло сюда течением, когда из-за Великой бури случился потоп; после вода медленно ушла, а они остались. Ни одного паршенди. Множество переломов и рваных ран. У многих отсутствовали конечности.

Влажный воздух пропитался вонью разложения. Каладин держал свой факел над головой, а его спутники молчали. Темнота и про­хлада могли бы предотвратить быстрое разложение, но все портила влажность. Кремлецы уже начали обгрызать кожу с ладоней и вы­едать глаза. Вскоре у трупов вздуются животы. По телам караб­кались несколько спренов гниения, маленьких, красных и полупрозрачных.

Сил приземлилась ему на плечо, морщась от отвращения. Как обычно, она не объяснила, где летала до сих пор.

Мостовики знали, что делать. Невзирая на спренов гниения, это место казалось слишком богатым, чтобы его обойти. Они принялись за работу, укладывая тела в ряд, чтобы можно было осмотреть каждое. Каладин, собиравший трофеи вокруг кучи трупов, взмахом руки предложил Камню и Тефту присоединиться. Данни притащил­ся вместе с ними.

— Они носить цвета нашего великого князя, — заметил Камень, когда Каладин подобрал помятый стальной шлем.

— Держу пари, они были в той вылазке несколько дней назад. Войскам Садеаса здорово досталось.

— Светлорда Садеаса, — поправил его Данни и тотчас же втянул голову в плечи от досады. — Извини. Я не хотел. Просто я все время забывал про его титул, и мой мастер каждый раз меня колотил.

— Мастер? — переспросил Тефт, подбирая упавшее копье и стря­хивая с древка мох.

— Я был подмастерьем. Ну, до того, как... — Юноша замолчал и отвернулся.

Тефт был прав: мостовики не любили говорить о прошлом. В любом случае Данни поступил верно, исправив его. Каладина бы наказали, услышав, как он опускает почтительное обращение к свет­логлазому.

Парень сунул шлем в свой мешок, потом затолкал факел в зазор между двумя поросшими мхом валунами и принялся помогать остальным разбирать тела. Он больше не пытался никого разговорить. Павшим нужно выказывать почтение — если это вообще возможно, когда их грабишь.

Потом мостовики сняли с трупов доспехи. Кожаные жилеты — с лучников, стальные нагрудники — с пехотинцев. Среди мертвых оказался светлоглазый офицер в хорошей одежде под еще более хорошими доспехами. Иногда трупы светлоглазых поднимали из ущелий особые отряды, чтобы мертвые тела превратить в статуи при помощи духозаклинателей. Темноглазых, если те не были богачами, сжигали. А о большинстве солдат, упавших в пропасть, забывали; люди в лагере говорили об ущельях как о священном месте покоя, но на самом деле доставать тела со дна было слишком трудно, и ни­кто не хотел тратиться и рисковать.

Тем не менее, раз они обнаружили здесь светлоглазого, это ­оз­начало, что его семья недостаточно богата или недостаточно о нем тревожится, чтобы послать кого-то за его трупом. Падение ­изуродовало лицо до неузнаваемости, но, судя по знакам отличия, он был седьмого дана. Безземельный член свиты какого-нибудь более влия­тельного офицера.

Сняв доспехи, мостовики вытащили у каждого трупа кинжалы и стянули сапоги — сапог всегда не хватало. Они не стали раздевать мертвецов, хотя сняли ремни и срезали множество пуговиц. Пока все работали, Каладин послал Тефта и Камня осмотреть окрестности, где могли обнаружиться еще тела.

Когда они собрали доспехи, оружие и сапоги, началась самая неприятная часть задания: обыскивать карманы и кошельки в поис­ках сфер и драгоценностей. Эти трофеи были самыми немногочис­ленными, но ценными. Они не нашли ни одного броума — никакой жалкой награды для мостовиков.

Пока отряд занимался этой отвратительной работой, сам Каладин увидел, что из ближайшей глубокой лужи выглядывает кончик копья. Они его не заметили, когда прочесывали местность в первый раз.

Погруженный в глубокую задумчивость, Каладин вытащил копье, стряхнул воду и понес к сваленному грудой оружию. Там поколебался, держа мокрое копье одной рукой. Потер пальцем гладкую древесину. По весу, балансу и шлифовке он мог сказать, что это хорошее оружие. Крепкое, отлично сделанное и ухоженное.

Он закрыл глаза, вспоминая, как мальчишкой держал посох.

Слова, которые говорил Таккс, вернулись к нему — слова, сказан­ные в тот яркий летний день, когда он впервые взял в руки оружие в армии Амарама. «Перво-наперво нельзя быть безразличным. — Таккс как будто шептал. — Кое-кто твердит, что во время битвы следует избавляться от всех чувств. Что ж, я думаю, важно держать голову на плечах. Но я ненавижу, когда убивают спокойно и хладнокровно. Я видел, что те, кому не все равно, сражаются отчаяннее, дольше и лучше других. Такова разница между наемниками и на­стоящими солдатами. Такова разница между битвой за свой родной край и битвой на чужой земле.

Нельзя быть безразличным в битве, просто не позволяй себе ­увлекаться. Не пытайся лишить себя возможности чувствовать. Ты возненавидишь того, в кого превратишься».

Копье подрагивало в пальцах Каладина, словно умоляя взмахнуть, крутануть, станцевать.

— И что же ты собираешься делать, лорденыш? — спросил кто-то. — Врежешь сам себе под дых?

Каладин бросил взгляд на говорившего. Моаш — по-прежнему один из самых его ярых противников — стоял возле трупов, уложенных в ряд. С чего вдруг он окрестил Каладина «лорденышем»? Нахватался от Газа?

— Утверждает, что он дезертир, — бросил Моаш Нарму, который работал рядом. — Говорит, был каким-то важным солдатом, командиром отделения или что-то в этом духе. Но Газ сказал, это все глупая похвальба. Они бы не сослали на мосты того, кто умеет по-настоящему сражаться.

Каладин опустил копье.

Ухмыльнувшись, Моаш вновь принялся за дело. Другие же словно лишь теперь заметили Каладина.

— Только поглядите на него, — ерничал Сигзил. — Эй, старшой! Думаешь, ты у нас большая шишка? Лучше всех? По-твоему, если будешь притворяться, будто мы твой личный отряд солдатиков, что-нибудь изменится?

— Оставь его в покое, — одернул его проходивший мимо Дрехи. — Он хоть не сдается.

Безухий Джакс фыркнул, стаскивая сапог с ноги мертвеца:

— Он только и думает о том, как бы выглядеть важным. Даже если он и был в армии, готов поспорить, он там целыми днями чис­тил нужники.

Оказалось, кое-что все же могло вытащить мостовиков из молчаливого ступора: отвращение к Каладину. Остальные начали галдеть, соревнуясь в издевках:

— ...это мы из-за него сюда угодили...

— ...хочет измотать нас во время отдыха, лишь бы доказать свою важность...

— ...послал нас собирать камни, чтобы покомандовать...

— ...спорим, он ни разу в жизни не держал в руках копье...

Каладин, закрыв глаза, слушал их насмешки и потирал древко пальцами.

«Ни разу в жизни не держал в руках копье».