Вначале все наличное жалованье выдавалось войску запорожскому золотой и серебряной монетой, но с 1764 года одной медной[1107]; тщетно запорожцы хлопотали о замене медной на серебряную или золотую, – и до конца существования Сечи им выдавалось жалованье медными деньгами.

Все добываемые войсковые доходы запорожские казаки употребляли прежде всего на общественные дела – покупку боевых запасов, съестного продовольствия, устройства перевозов, содержание духовенства, сооружение лодок, а потом и на содержание всей войсковой старшины. Но часть из войсковых доходов расходилась и по рукам отдельных личностей: считая все земные угодья и все вообще доходы собственностью Коша, запорожское войско не исключало тем и частной собственности; так, например, конь, оружие, разные сооружения, заработанные деньги, полученная после дележа добыча, наконец, царское жалованье составляли личную собственность каждого запорожского низового казака.

Ближайшее знакомство с историей, бытом и характером запорожских казаков дает полное основание сказать, что в отношении грамотности запорожцы стояли в одно и то же время и на очень низкой, и на очень высокой ступени. В то время, когда масса запорожского войска, жившая по зимовникам, бродившая по плавням, скитавшаяся со своими стадами по безмерным степям, коснела в полном невежестве, иногда даже находилась в одичании, в это самое время масса сечевого войска, так называемого низового товарищества, по своей грамотности и начитанности стояла столь высоко, что превосходила в этом отношении среднее, а может быть, и высшее сословие людей великорусского звания своего времени. В особенности это относится к запорожцам XVIII века: если не большинство, то многие из кошевых и судей, за некоторыми исключениями, были люди грамотные, собственноручно подписывавшиеся на ордерах и письмах. Мало того: читая письма, ордера и цидулки кошевых, судей и других старшин к гетманам, панам и боярам, видим, что многие из них писали не только грамотно, но даже довольно обработанно и риторично; грамотность эта простиралась до того, что в Сечи находились лица, умевшие сочинять латинские вирши и духовные канты. «Между ними, – говорит знакомый нам Никита Корж, – были такие грамотеи, что и в лавре и в столицах редко отыскать можно было подобных им, по той причине, что в Сечи было всякого народу довольно»[1108]. Это будет вполне понятно, если мы вспомним, что Сечь весьма часто наполнялась «учеными и недоучеными спудеями» Киевской духовной академии, многими польскими, украинскими и иногда великорусскими панами и дворянами, умевшими и читать и писать, но не умевшими ужиться с порядками своей родины. Сами «московские люди», утверждавшие, будто в Сечи было правилом выбирать в кошевые человека, «грамоте не знающего», вместе с тем свидетельствовали, что нередко какой-нибудь войсковой старшина, считавшийся в Сечи неграмотным, но потом выехавший из Запорожья на Украину, оказывался в действительности не только знавшим российскую грамоту, но понимавшим «и другие науки»[1109].

А насколько были грамотны сечевые казаки, это всего лучше видеть из речи, произнесенной ими 9 сентября 1762 года в присутствии императрицы Екатерины II, в Петровском дворце в Москве, по поводу ее восшествия на престол. «Всепресветлейшая, всеавгустейшая, благочестивейшая великая государыня, императрица и самодержица всероссийская, мать отечества всемилостивейшая! Вся премудростию, силою, славою и благостию своею сотворивый Господь вечно и непоколебимо узаконил рекам ведать свой юг, магниту север, туче восток, солнцу запад, нам же, человекам, учрежденную над собою власть. Сей наш, всеобщий и непременный, долг так нас крепко понуждает и к наблюдению своему влечет, что аки бы он на скрижалях сердца нашего был написан. Его исполнение приносит нам пользу, покой, тишину, во всем благопоспешество и похвалу перед Богом, а его преступление приводит на нас бедность, неприятельские насилия, междоусобную брань, всякое злоключение и проклятие от Бога. Последовательно вся жизнь наша и все наше счастие в сей жизни зависит от власти, Богом над нами определенной, за что мы божественному Его об нас промыслу никогда лучше не благодарим, как когда тех достодолжно почитаем, которых Он сам богами и сынами Вышнего называет: а паче еще то, что как они на высочайшей степени всякого человеческого достоинства поставлены не ради своей, но ради нашей чести, славы и пользы, так и мы, их почитая, себя почитаем, себя прославляем, себе пользуем и пред Богом себя оправдываем. Чего всего в рассуждении, когда Царь небесный Ваше Императорское Величество на престол всероссийский всесильною своею десницею возвел, и мы все, сыны и питомцы Низового Днепровского Запорожского Коша, как притоманные дети и птенцы орлиного своего гнезда, не могли от несказанной радости не вострепетать, и тебе, истинной матери нашей, о чадех своих веселящейся, едиными усты и единым сердцем следующего приветствия не возгласить: Бог духов и всякой плоти, Вашего Императорского Величества дух жизни, которым вся Россия живет, движется и процветает, в священнейшем ковчеге августейшего тела дражайшим здравием и светозарным долгоденствием да оградит! Господь сил, крепкий во брани, свет державы твоея в силе и славе да удержит, дондеже оружием твоим, в руце своей крепкой водимым, всех врагов твоих под ноги тебе сокрушит. Царь веков, дом и престол Давида российского, Петра Великого, да утвердит непоколебимо и непресекомо пребывати на земле, дондеже солнце и луна пребудут на небеси! Августейшая монархиня, всемилостивейшая государыня! С сим искренно усердным желанием и верноподданническим приветствием священнейшему Вашего Императорского Величества лицу низовое запорожское войско являться дерзает и притом себя в глубочайшем благоговении к высокомонаршим Вашего Цесарского Величества стопам раболепно повергает»[1110].

Без сомнения, главнейший процент грамотных людей давала запорожским казакам Киевская духовная академия. Этим объясняется, с одной стороны, частое употребление в письмах запорожских казаков текстов из Священного Писания, вроде следующих: «Хто кому зле мерит, тою же мерою и ему возмерится»; «Дом, разделивыйся на себе, запустевает»; «Возносяйся дом твой зостанет пуст, и в жилищах твоих живущаго не будет: ею бо мерою мерил еси, тоею возмерится, по неложному глаголу евангельскому»[1111]; с другой стороны, тем же объясняется особенная страсть запорожских грамотеев к иностранным и классическим словам и вычурным, витиеватым выражениям, как, например: недишкреция, перспектива, респекция, зрепреманд, спецификованный, респонс, сатисфакция, антецессор, горизонт, Киммерийский Босфор, Эвксинский понт, Меотическое озеро, славетное гнездо Сечь, журавель на купине стоящ, пава в краснопестром пере, душепагубное езеро греховное, давать место плевосеятельствам, впасть в канекулу (бешенство, от слова «cams» – собака), отписать его превелебности, далека усмотреть перспективою своего ума, и т. п.[1112]