а может быть и смерть. Во всем этом было нечто угнетающе-страшное, тягостное — и это не последующее мое ощущение, а тогдашнее[1814].

Д. С. Бузин в весьма специфических воспоминаниях о Фадееве, якобы основанных на беседах с ним, изложил альтернативную симоновской версию, что именно генсек Союза писателей несколькими днями ранее сообщил Сталину о подробностях биографии Злобина:

Как-то вечером Александр Александрович рассказал о «неприятном случае» в практике присуждения Сталинских премий в области литературы. Речь шла о писателе Степане Злобине и его романе «Степан Разин». <…> За день-два перед обсуждением наших предложений в ЦК партии, — вспоминал Фадеев, — Сталин, как тогда было принято, пригласил меня для предварительной беседы по выдвинутым на премию произведениям. <…> По каждому произведению Сталин спрашивал меня иногда, как казалось, излишне подробно. Нередко — дотошно, с пристрастием. Не к авторам. Нет — к их творениям, будь то произведение литературное или музыкальное, театральная постановка или кинофильм. <…> Я рассказал [Сталину] об обсуждении романа в Комитете, о его идеологической, в общем-то положительной стороне, его художественных достоинствах и недостатках и, разумеется, не преминул упомянуть и о некоторых «анкетных данных» из биографии автора романа.

Сталин посуровел. Какое-то время опять ходил молча.

— А что, товарищ Фадеев, писатель Злобин состоит в Союзе литераторов? Является ли он его членом? Советским писателем? Вы его не исключали из Союза советских писателей за эти самые «анкетные данные»? — Четкими рублеными фразами вопрошал он меня.

Я, разумеется, все подтвердил, как было. И в Союзе писателей Злобин состоит. И советским писателем является. И нет оснований исключать его из Союза.

— Так чего же тогда вы хотите от Злобина сверх того, что он имеет и в себе носит? Находился в Белой армии! Может быть, по принуждению? Или по ошибке молодости?! Случалось и так. Был в фашистском плену?! В фашистской неволе, к сожалению, оказался не один миллион советских граждан. Из них, допустим, тысячи, ну несколько десятков тысяч — предатели. А подавляющая масса — это же честные советские люди, попавшие в плен не по своей вине. Не исключено, в результате наших ошибок.

И, подумав:

— У вас, товарищ Фадеев, нет ничего, что порочило бы товарища Злобина, автора романа «Степан Разин». Вы как председатель Комитета по премиям допустили грубую ошибку, идя на поводу у «сверхбдительных» товарищей. Давайте не будем считать преступными те анкетные данные товарища Злобина, о которых вы говорили. Будем считать его, Злобина, полноправным советским писателем. И на том покончим[1815].

Описанный Симоновым театрализованный[1816] эпизод — как бы внезапное отступление от собственноручно установленных правил, — с одной стороны, точно передает атмосферу, царившую во время подобных заседаний Политбюро, а с другой — указывает на то сугубо практическое значение, которым обладал факт присуждения Сталинской премии. В обстановке конца 1940‐х — начала 1950‐х годов попадание литератора в правительственное постановление гарантировало ему почти полную неприкосновенность[1817]. Для всех партийцев и всей «советской интеллигенции» было очевидным, что только санкция самого Сталина в таком случае могла стать причиной внезапной «проработки».

Опять же иную (более сомнительную) версию того, как проходило обсуждение кандидатуры Злобина, в уже упомянутых воспоминаниях предлагает Д. С. Бузин. Он приводит слова Фадеева:

…на следующем совещании в ЦК у Сталина вопрос был решен буквально в течение нескольких минут.

— Читали «Степана Разина»? — спросил он присутствовавших. — Какое мнение? Все единодушно? Значит, все одобрят присуждение премии Степану Злобину за роман «Степан Разин»? Вот и договорились! — заключил Сталин.

Надо было решить еще два вопроса. И я напомнил о них.

— Товарищ Сталин! Какой степени премия присуждается? Нам придется кого-то из кандидатов снимать. Лимит премий исчерпан. Степан Злобин, можно сказать, сверх нормы.

— Что касается степени, то поскольку вы, товарищ Фадеев, не поддерживали нас, или, вернее сказать, скрепя сердце согласились на кандидатуру Степана Злобина, давайте определим ему за роман «Степан Разин» премию второй степени.

Все согласились.

— Что же касается увеличения лимита премий, то попросим Советскую власть приказать Наркомфину увеличить число премий в области литературы на одну премию второй степени…

Так был решен вопрос о присуждении Сталинской премии второй степени 1952 года Степану Злобину за роман «Степан Разин»…

А. А. Фадеев закончил свой рассказ[1818].

Множество неточностей заставляет усомниться в правдивости приведенных мемуарных сведений. Первой существенной неточностью является то, что Злобин был удостоен премии первой, а не второй степени. Кроме того, Бузин, приводя слова Фадеева, указывает на то, что кандидатура прозаика не была поддержана в Комитете:

Каким требованиям, — вопрошал Сталин, — не отвечает роман? По каким причинам Комитет снял его с конкурса? Расскажите! Вы-то роман Злобина читали? Стало быть, можете дать оценку его и Комитета, и личную. Не стесняйтесь, говорите!

Я, — продолжал А. А. Фадеев, — изложил точку зрения Комитета и свою на роман «Степан Разин». Больше касался его недостатков, чем достоинств, тех недостатков, по причине которых роман, как выразился Сталин, был «снят с конкурса».

Не знаю, по каким соображениям он не вступил со мной в тот вечер в полемику, а, обратившись к присутствовавшему Молотову, сказал:

— Мне представляется необходимым обсудить кандидатуру Степана Злобина на присуждение ему премии за роман «Степан Разин». Я не согласен с товарищем Фадеевым в его оценке идейно-художественных достоинств и недостатков романа.

И ко мне:

— Товарищ Фадеев, по поводу оценки романа я вынужден буду выступить против вас. За «Степана Разина». За Степана Злобина. За присуждение ему премии. Думаю, что и роман, и его автор того стоят. Не обессудьте[1819].

Однако приведенные выше документальные свидетельства полностью опровергают этот тезис. Злобин был единогласно выдвинут на голосование сначала на заседании литературной секции, а потом и на общекомитетском пленуме (даже в вышеприведенном протоколе счетной комиссии фамилия Злобина открывала раздел художественной прозы). Все это заставляет серьезно усомниться в правдивости этих «воспоминаний».

Константин Симонов, обсуждая лауреатов по разделу прозы, пытался разобраться во внутренних посылках, с которыми он связывал те или иные решения Сталина:

…у него (у Сталина. — Д. Ц.) внутри происходила невидимая для постороннего глаза борьба между личными, внутренними оценками книг и оценками их политического, сиюминутного значения, оценками, которых он нисколько не стеснялся и не таил их. Для него, например, тогда, в пятьдесят втором году, не составляло проблемы дать одновременно премии первой степени по прозе роману Степана Злобина «Степан Разин», который ему очень нравился именно как художественное произведение, и