когда Латвия находится под пятой немцев, и потом, когда возвращается Советская власть. Сила этой вещи в том, что она разоблачает буржуазные сказки о хорошей жизни батраков в старой Латвии. Она показывает острую классовую борьбу между владельцами и батраками. Потом автор показывает, с каким трудом дается латышскому середняку переход к новому, насколько он опутан кулацкими сетями. Сила этой вещи в разоблачении кулацкой контрреволюции. Автор очень смелыми мазками показывает, насколько кулак-землевладелец, серый барон проник во все поры, какое влияние оказывал на все стороны жизни деревни, с какой борьбой добивалась наша Советская Латвия преодолеть эту кулацкую Латвию, чтобы создать новую латышскую деревню. Прослеживаются судьбы целого ряда семей крестьянских[,] батрацких[1800].

Следующим предложением Фадеева стал роман грузинской писательницы Т. Донжашвили «Слава» (пер. с груз. А. Дроздова; опубл. в 1951). Основным предлогом для включения в список было «широкое общественное значение» текста:

…показана борьба грузинского колхоза «Слава», который соревнуется с украинским колхозом. Потом приходит Великая Отечественная война. Там показано, как сыновья и дочери колхоза борются на фронтах Отечественной войны. Этот грузинский колхоз принимает у себя украинцев, украинцы пользуются гостеприимством этого колхоза, и в итоге победы началась новая эра взаимоотношений этих двух колхозов в условиях победившей страны. <…> Это роман о дружбе народов[1801].

Кроме того, Фадеев решил выступить с ходатайством о присвоении роману Никулина «России верные сыны» премии третьей степени. Это предложение, как и все предыдущие, комитетчики приняли безоговорочно.

По разделу поэзии просьба Чарквиани была удовлетворена: в список была включена кандидатура Г. Леонидзе (за поэмы «Бершоула» (опубл.: Октябрь. 1951. № 3) и «Портохала» (опубл.: альманах «Дружба народов». 1951. № 1) и цикл «Стихи о Венгрии»). Фадеева мало волновало обстоятельство давней публикации поэм и весьма низкой оценки поэтического качества «Стихов о Венгрии». Он был обязан исполнить волю Сталина, загладив перед ним вину за допущенные «идейные ошибки».

Главной из этих ошибок стало включение пьесы Г. Нахуцришвили «Юность вождя» в список номинантов на Сталинскую премию. Дело в том, что по распоряжению директивных организаций она была исключена из театральных репертуаров. Фадеев по этому поводу не уставал упражняться в самокритике:

Отсутствие подлинной исторической правды и подлинная художественная слабость этой пьесы вызвали возражения против постановки ее на сценах театров. Для нас это большой урок, и прежде всего для литературной секции, чтобы мы внимательно проверяли авторов и т. д. Нам нужно отменить решение о выдвижении на премию этой пьесы, а когда мы подойдем к театрам, то отменить и выдвижение спектаклей по этой пьесе на премию[1802].

Примечательно, что Сталин очень трепетно относился к произведениям, сюжет которых был основан на деталях его юношеской биографии. Так, например, еще осенью 1940 года он лично запретил издание книги Гамсахурдиа «Детство вождя», находившейся на стадии верстки. На присланной Чагиным для Поскребышева записке он оставил адресованную Жданову и Поспелову резолюцию: «Прошу воспретить издание книги Гамсахурдиа на русском языке»[1803]. Далее Фадеев настаивал на том, что следовало исключить из списка и кандидатуру К. Лордкипанидзе, потому как в его романе «Заря Колхиды» «образы враждебные нам показаны более ярко, чем положительные. Колхозная тема дана слишком узко, через такую скользкую линию, как любовь батрака к дочери кулака»[1804]. Причина для исключения вычеркнутого Сталиным Горбатова отыскалась довольно быстро. Фадеев сетовал, что президиум Комитета пришел к выводу о недопустимости «поблажки» в виде премирования незаконченного текста:

У нас обычно исключено премирование незаконченных романов, и мы это делали правильно. В этом году, желая увеличить число произведений большого социального значения, мы решили сделать исключение для первой книги романа Горбатова «Донбасс». Оценка этой книги не снимается, книга была и остается хорошей, ни с чьей стороны возражений как таковая не встречает, но Президиум Комитета, обсудив этот вопрос, решил, что будем в этом вопросе последовательными. Поскольку этот роман касается темы индустриализации страны, там показана еще только заря стахановского движения, а все главное, что произошло в Донбассе, еще впереди. Не следует торопиться с премированием этой вещи и нужно отложить ее рассмотрение до окончания романа[1805].

Ясно, что Фадеев в очередной раз лукаво обелял себя, а причиной исключения Горбатова из лауреатского списка было не совещание пленума Комитета, а сталинская помета на справке Отдела художественной литературы и искусства ЦК ВКП(б). На этом работа комитетчиков была закончена, больше от них ничего не зависело, хотя некоторые из них (в том числе Константин Симонов) будут приглашены к Сталину на последнее в истории института Сталинской премии заседание Политбюро.

15 февраля 1952 года переработанная документация (протокол пленарного заседания, перечень присланных книг и расширенный дополнительный список кандидатур[1806]), сопровожденная покаянной запиской[1807], была отправлена Сталину. Протокол и проект постановления предусмотрительные чиновники Фадеев и Кеменов сопроводили дополнительным списком книг с выборочно указанными выходными данными журнальных публикаций[1808]. Сталин вновь внес свою правку в протокол заседания Комитета по Сталинским премиям, выразив резкое несогласие с предложением экспертов по кандидатуре В. Лациса (см. ил. 42). Те же правки Сталин последовательно отразил и в проекте постановления Совета Министров (см. ил. 43–44). Вскоре на стол Сталина легла очередная справка Отдела художественной литературы и искусства ЦК ВКП(б), в которой содержались поправки к новому варианту лауреатского списка. Сталин внимательно изучил этот документ, о чем свидетельствуют оставленные им многочисленные маргиналии (см. ил. 45–48).

Специальное заседание Политбюро по вопросу о присуждении Сталинских премий за работы в области литературы и искусства состоялось 25 февраля 1952 года. В этот раз число приглашенных экспертов по сравнению с прошлыми годами было необычайно велико — 17 человек (в это число не включены еще 12 присутствовавших на заседании членов и кандидатов Политбюро).

В архивном фонде в РГАНИ отсутствуют свидетельства о других возможных заседаниях по вопросу о присуждении Сталинских премий, однако в воспоминаниях Симонова, присутствовавшего на последней встрече в Политбюро, содержится указание на то, что она проходила ближе к середине марта:

…в середине марта 1952 года, когда последний раз присуждались Сталинские премии, я на этом заседании присутствовал. Не могу назвать точно дату, когда оно происходило, — она оказалась у меня не записанной. Но обычно сообщение о присуждении премий публиковалось двумя, самое большее тремя днями позже заседания, я держу сейчас перед собой «Литературную газету» за пятнадцатое марта 1952 года и думаю, что недалек от истины, говоря, что заседание это было где-то в середине марта[1809].

Ил. 42. Протокол пленарного