class="p1">– Правильно. Так я и поступила, но Адольф Кох сообщил, что до четырех не сможет прийти, а вы были в самолете, и Диего уже не смог предупредить… Мой секретарь не дозвонился только до Доры и мистера Гилла, чтобы дать им знать… Вы с ними знакомы? Полагаю, что нет.

Она направилась к дивану, и двое поднялись ей навстречу. Пока миссис Помфрет представляла их, Фокс заметил, как рука Доры дернулась и замерла в нерешительности. Он протянул свою ладонь и обнаружил, что пожатие, несмотря на застенчивость, было твердым. Щеки девушки были не такими округлыми, как запомнил Фокс, но, приняв во внимание, что Дора совсем недавно пережила серьезное потрясение, он был готов согласиться с замечанием Диего о ее возвышенной красоте. Фокс пожал руку Теду Гиллу, отсутствующий и чуть раздосадованный вид которого демонстрировал, что его отвлекли от приятного и важного занятия.

– Он напоминает мне, – призналась миссис Помфрет, – одного норвежского тенора, с которым я познакомилась в Женеве в двадцать шестом. Представьте, его кадык ходил ходуном во время пения.

– Это не про меня, – рассмеялся Генри Помфрет. – Видимо, я скорее напоминаю ей крокодила, с которым она свела знакомство в Египте в двадцать восьмом. Этот камень был в твой огород, Гилл.

– Косоглазого малютку-крокодила, – с ласковым ехидством уточнила его жена. – А тот норвежский тенор, его звали… Да, Уэллс, в чем дело?

К ним подошел мужчина средних лет с нахмуренными бровями и усталым взглядом.

– Телефон, миссис Помфрет. Звонит мистер Барбинини.

– О боже! Снова в драку! – воскликнула миссис Помфрет и поспешила прочь.

– Не желаете ли выпить? – предложил муж. – Дора?

– Нет, благодарю.

Гилл тоже отказался, но Фокс признал, что глоток чего-нибудь ему бы не помешал. Выяснилось, однако, что в комнату для приемов в это время дня напитки не подаются. Во всяком случае Фокса провели через гостиную поменьше, по коридору, за угол, в уютную маленькую комнату с кожаными креслами, радиоприемником, книгами…

Помфрет подошел к барному шкафу с холодильником и достал из него все необходимое. Фокс, оглядевшись, приметил сан-де-бёф[22] лян-яо в угловой стеклянной витрине, а на столике у стены – большую низкую вазу с персиковыми цветками. К этой последней он и подошел, чтобы внимательно ее осмотреть. Из-за спины до него донесся голос Помфрета, пожелавшего узнать, нравятся ли ему вазы.

– Эта конкретная – очень, – сказал Фокс.

– Неудивительно, – раздулся от гордости Помфрет. – Это же Сюаньдэ![23]

– Очевидно, вам они нравятся?

– Я их обожаю!

Взглянув на лицо Помфрета, Фокс убедился, что на нем отражена та же неподдельная искренность, которая прозвучала и в голосе. Такое лицо даже располагало к себе, хотя на первый взгляд Фокс счел его непривлекательным: широкий рот диссонировал с довольно острым носом, а беспокойные серые глаза казались слишком маленькими по сравнению с нависшими над ними бровями.

– Такой больше ни у кого нет! – похвастался Помфрет, подавая гостю напиток. – У меня есть еще одна ваза в этом стиле, она стоит в гардеробной жены. Если хотите, я покажу ее вам перед уходом, и еще несколько жемчужин коллекции… – Он рассмеялся чуточку сконфуженно. – Думаю, я так горжусь ими по одной простой причине: эти вазы – единственное во всем мире, что мне принадлежит. Куплены они на деньги жены, разумеется, потому что я всегда был беден, но сейчас вазы мои.

Фокс сделал глоток хайбола и поинтересовался:

– А как вы их приобретаете? Через агентов или выбираете сами?

– Ни то, ни другое. Больше я этим не занимаюсь. Бросил. Моей жене не нравится, когда предметы расставлены в запертых витринах, она предпочитает размещать их на виду. В этом смысле я с ней согласен, но примерно год назад один неуклюжий болван опрокинул пятицветную вазу эпохи Мин, прекраснейшую из всех, что я встречал, и она разбилась на двадцать кусков. Верите ли, в тот день я плакал. Не просто шмыгал носом, а проливал настоящие слезы. Это меня и прикончило. Я завязал. Такой превосходный предмет, и я несу ответственность… – Помфрет сделал глоток и продолжил, не сводя хмурого взгляда со своего стакана: – А прошлой осенью меня постигла новая утрата. Черная прямоугольная ваза эпохи Ваньли… Сейчас я вам ее покажу. – Поставив стакан, он снял с полки папку для бумаг и, порывшись в ней, отыскал нужную страницу. – Вот цветная фотография. Эта ваза уникальная, жемчужина любой коллекции. Видите эту золотисто-желтую глазурь? Эти зеленые, белые крапинки? Снимок не передает и половины их очарования.

Фокс внимательно рассмотрел фотографию:

– Ее тоже разбили?

– Нет. Эту вещь украли. Она просто исчезла в тот злосчастный день, когда… Да что это я? Не хочу надоедать вам скучными подробностями.

Фокс пустился было в вежливые заверения, что ему ничуть не скучно, но тут в дверь постучали, и в ответ на приглашение Помфрета войти в комнате появился Перри Данэм.

– У меня приказ, – сухо сообщил он. – Проверка. Уже пришли все, не считая Коха, и мама желает понять, куда вы делись. – Перри протянул Фоксу руку. – Привет! Я Перри Данэм, если вы забыли меня с нашей прошлой встречи. – Он бросил взгляд на полупустой стакан Фокса. – А это мысль!

– Выпьешь с нами? – предложил Помфрет, но без особого, как показалось Фоксу, радушия в голосе.

– Да, если у тебя найдется бурбон.

– Бурбона нет, к сожалению. Скотч, ирландский виски, ржаной…

– Поищу себе бурбон. – «Бесцеремонный юный примат», по определению Диего, направился к двери, но обернулся на пороге. – Что, показываешь мистеру Фоксу мамины вазы? И ее флорины с дукатами?

Дверь за ним закрылась.

Щека мистера Помфрета, которая была видна Фоксу, покраснела. По-видимому, вызвавшее эту реакцию чувство было чересчур насыщенным для немедленного продолжения разговора, и смущенный Фокс поспешил на помощь.

– Большой оригинал, – весело подытожил он и покачал своим стаканом. – Флорины и дукаты? А также динары и гинеи?

– Он имел в виду ту маленькую коллекцию монет, которую мне удалось собрать, – через силу ответил Помфрет. – Я занялся ими в качестве утешения, когда отказался от ваз. Если монету уронить, она не разобьется, а значит, никто не заплачет.

– Старинные монеты? Я бы с удовольствием взглянул на них.

– Сомневаюсь… – Кажется, в отличие от собрания ваз, Помфрет не обрадовался возможности гордо продемонстрировать гостю монеты. – Вы нумизмат? Даже динары упомянули?

Фокс ответил, дескать, ничего подобного, для него «динар» – не более чем экзотическое словечко, и было бы действительно любопытно взглянуть на такую монету, если она отыщется в упомянутой маленькой коллекции. Помфрет сказал, что им, кажется, пришло время присоединиться к остальным, хотя у него действительно имеется, совершенно случайно, настоящий динар эпохи Фатимидов