– Удалось расслышать мое имя? Теодор Гилл. Друзья зовут меня Тедом.

Слегка опешив, Фокс ответил на эту ухмылку дружелюбной улыбкой. Отметил про себя, что глаза у Теда скорее серые, чем голубые, а волосы скорее светло-русые, чем белокурые. Фокс объяснил:

– Мне показалось, мы с вами знакомы, но, кажется, я все-таки обознался. Моя фамилия Фокс.

– Разумеется, мне это известно, – кивнул Гилл. – Я знаю все о каждом, потому что обязан знать, и да поможет мне Господь! Как вам кажется, что хуже… О, вот и криминалисты появились. Обогнали даже медиков… Хотя он тоже пришел. Полюбуйтесь-ка на это. Мы универсальная необходимость для современного мира. Я имею в виду рекламных агентов, к которым причисляю и себя. И жить без нас нельзя, а некоторые бедняги даже умереть не смогут… Они сделают сотню фотоснимков его мертвого тела. Кстати, мне не послышалось? Вы сказали, что попали сюда через служебный вход?

– Едва ли послышалось. Это мои точные слова.

– А вы, случайно, не встретили где-то по пути чарующее видение изумительной красоты? Почти блондинку?

– Если вы имеете в виду Гебу Хит, то не встретил. Вы ее упустили?

– Надеюсь, нет. Только что была здесь и вот исчезла.

– А вы – ее… э-э-э…

– Я ее громкоголосый глашатай. Она моя клиентка. Если вам когда-либо понадобится… Впрочем, это может подождать и подождет. Начинается третий акт.

Капитан полиции вышел из гримерной и прикрыл за собой дверь. Он уже успел снять шляпу и пальто. Неспешный взгляд, которым он обвел помещение, вобрал в себя каждого; лицо капитана чуть заметно помрачнело, но голос остался спокойным и деловитым, без враждебности и угроз.

– Мистер Ян Тусар скончался от пули, вошедшей в тело через открытый рот и вышедшей в верхней части черепа. На данный момент официальное заключение гласит, что он стрелял в себя сам, и пока нет никаких причин полагать, что со временем этот вывод мог бы измениться. Покойный оставил короткую записку… – Тут капитан поднял руку с листком бумаги и процитировал: – «Друзьям, которые верили в меня…» Я не стану читать ее вслух. Принадлежность почерка предстоит установить экспертам, но уже сейчас мне хотелось бы заручиться предварительным мнением кого-нибудь из вас, кто знаком с манерой письма Тусара. Сможет кто-нибудь подтвердить, что именно Тусар написал эту записку?

Последовали косые взгляды, повороты, шарканье ног, замешательство и шепотки. На этом негромком фоне прозвучал чей-то голос:

– Я могу.

– Благодарю. И ваше имя…

– Бек. Феликс Бек. – Он вышел вперед, открыл рот, но какое-то время не мог говорить, а затем громко отчеканил, будто бы устанавливая раз и навсегда важный и непреложный факт: – Я учитель Тусара. Он много лет был моим учеником.

– Прекрасно, – произнес капитан, протягивая ему записку. – Скажите, это его почерк?

Бек взял бумажку и прищурился на нее в полной тишине, не считая глухих голосов и других признаков деятельности, шедшей за закрытой дверью гримерной. Тыльной стороной ладони Бек потер глаза и вновь уставился на записку, беззвучно шевеля губами по мере чтения. Подняв лицо, он обвел лица взглядом и дрожащим низким голосом спросил:

– Знаете, что тут сказано? Нам сказано? – и потряс бумажкой. – Я ведь один из них, не правда ли? Из друзей, которые в него верили? Я вас спрашиваю! Вы хоть знаете… – Две слезы скатились по его щекам, и Бек не смог продолжать.

Капитан резко одернул его:

– Мистер Бек! Я задал вам вопрос. Это почерк мистера Тусара? – забрал записку.

Бек закивал, вновь провел по глазам ладонью и почти выкрикнул:

– Да! Конечно, это его почерк!

– Благодарю. – Кивнув, капитан сунул записку в карман. – Теперь я задам еще несколько вопросов, и на этом все. Кто-либо из вас находился в этом помещении в то время, когда Тусар покинул сцену и прошел в гримерную?

И вновь ответил Феликс Бек:

– Я находился.

– И вы своими глазами видели, как он вошел в гримерную?

– Да. – Бек уже вполне владел своим голосом. – Я был снаружи, в суфлерской будке, но вернулся сюда после Лало. Я просто не мог… Я ушел оттуда. Зашел в гримерную, потом снова вышел и был здесь, когда он прошел мимо меня.

– С какой целью вы заходили в гримерную?

– Хотел взглянуть на скрипичный футляр.

– Зачем?

– Мне хотелось убедиться. Я подумал, что Тусар играет на чужом инструменте… – Звуки движения и шепотки вернулись, и Бек с вызовом оглянулся на лица. – И по-прежнему так считаю!

Капитан полиции нахмурился:

– Это почему-то важно?

– Все дело в звучании. Господи ты боже, у меня есть слух, как иначе?!

– Хотите сказать, скрипка звучала как-то не так? То есть у Тусара была какая-то особая скрипка?

– Страдивари. И не просто Страдивари, а та самая скрипка, которой владел Оксман. Теперь вам понятно?

– Не совсем. Когда Тусар вернулся сюда, уйдя со сцены, разве при нем не было скрипки?

– Была, разумеется. Но он не стал здесь задерживаться. Я пытался заговорить с ним, но он мне не ответил. Вошел в гримерную, не взглянув на меня, и хлопнул дверью. Я приоткрыл ее и снова окликнул его, но он крикнул, чтобы я не входил. Я посчитал, что ненадолго оставлю его в одиночестве, а потом пришли мисс Моубрей, и мистер Кох, и мистер Данэм, а вслед и все прочие…

– Когда вы заходили в гримерную, чтобы взглянуть на футляр, там был кто-нибудь еще?

Бек округлил глаза:

– Любой, кто бы… Естественно, там не было никого!

– А пистолета вы в гримерной не видели?

– Нет, не видел. Пистолет лежал в кармане пальто… По крайней мере, Ян всегда держал его там. С тех самых пор, как он сыграл на благотворительном концерте в пользу Чехословакии и ему стали поступать письма с угрозами, он всегда носил с собой оружие. Я пытался убедить его в том, что это глупость, но он все равно не расставался с пистолетом.

– Понятно, – кивнул капитан полиции. – Значит, пистолет его собственный… Говорите, мисс Моубрей была первой, кто появился здесь после Тусара. Кто она?

– Она аккомпанирует Тусару, когда…

– Вот мисс Моубрей, – резко произнес кто-то, – и ее давно пора увести отсюда. Она не в том состоянии, чтобы отвечать на кучу необязательных вопросов.

Говоривший молодой человек, красивый, темноглазый и темноволосый, столь же элегантный в вечернем костюме, как и Адольф Кох, но значительно более стройный и атлетичный, держался за спинку стула Доры Моубрей. Тон сказанного, пусть и не особо надменный, создавал впечатление, что если бы у него было время и желание, то он и собственную бабушку