— Хочу кое-что попробовать, — заурчал Иванов мне на ушко и тут же перевернул меня на бок, не оставляя возможности высказать сомнения насчёт любой из идей, которые только могли родиться в его голове. Может быть, действие алкоголя и придавало мне смелости и раскрепощённости, но никак не опыта, а я до сих пор ужасно стеснялась сделать перед ним что-нибудь не так.

Прижавшись к моей спине, он целовал шею, обводил кончиком языка первые позвонки и прикусывал кожу, слегка оттягивая её зубами. А его ладонь неторопливо спускалась вдоль тела, поглаживая и пощипывая, пальцы игриво пробежались по животу, — словно он действительно успел запомнить, как остро я реагировала на подобное прикосновение, — и уверенно скользнули ниже.

Но мою попытку развести ноги шире Максим внезапно остановил и, напротив, властным движением руки заставил меня плотно сжать бёдра, протиснув член между ними. Он толкался медленно и плавно, будто примерялся, и очень скоро я поняла, к чему именно, когда его головка упёрлась в клитор и с каждой новой фрикцией тёрлась о него всё сильнее, вызывая яркие вспышки удовольствия.

Мне хотелось бы ехидно заметить, что он просто извращенец, но ведь странно было говорить это с восторгом и томным придыханием. Да и непонятно, кто из нас больше извращенец: то ли он, придумавший это, то ли я, всем телом выгибавшаяся от наслаждения и мысленно умолявшая его не останавливаться.

За дверью послышался топот шагов и сразу несколько мужских голосов, и его ладонь тут же оказалась прижата к моему рту. Даже раньше, чем я сама успела сообразить, что несколько последних толчков сопровождала развратными и очень громкими стонами.

— Нам надо быть тише, Полли, — насмешливо шепнул он, а меня впервые от собственного имени как током изнутри прошибло.

Не Полечка, Поленька, Поля — милый и хрупкий цветочек, который сломается от сильного дуновения ветра. Полли. Пол-ли… из его уст это звучало настолько красиво, интимно и развратно, что я ощущала прикосновение его юркого влажного язычка к своим губам на каждой этой протяжной «л».

Мне хотелось улыбаться. Хотелось развернуться, впиться в него требовательным поцелуем и трогать его снова и снова, царапать ногтями плечи и грудь, тереться о его бёдра и всеми силами показывать, как сильно он сводит меня с ума. Впервые в жизни давая почувствовать себя особенной, любимой и желанной.

Он снова наращивал темп своих движений, а я готова была скулить, судорожно выхватывала носом воздух и почти задыхалась, то прижимаясь к нему ещё ближе, то пытаясь отодвинуться, чтобы ослабить скапливающееся внизу живота напряжение. И, поддавшись внезапному порыву, лизнула его ладонь, провела языком вдоль глубоких бороздок её линий, прошлась по указательному пальцу вплоть до подушечки, обхватила губами и полностью взяла его в рот.

— Ох! — резко и почти жалобно выдохнул из себя Иванов, дёрнувшись от неожиданности. — Что же ты вытворяешь?

— Нам надо быть тише, — напомнила я, упиваясь этим моментом маленькой победы и вслушиваясь в доносящийся из-за стенки разговор и звук яростно разрываемой за моей спиной фольги.

И правда, что мы творим? В соседних комнатах его братья, и достаточно будет лишь одного предательского скрипа кровати или слишком громкого шлепка двух тел друг о друга, чтобы у них не осталось сомнений, чем мы тут занимаемся. Это неправильно, отвратительно, похабно и глупо.

И почему-то очень заводит.

Мысли стучали набатом где-то на задворках сознания, пока он входил в меня уже по-настоящему и впивался горячими пальцами в бедро, словно думал, что мне хватило бы смелости попробовать сбежать от него. Его губы покрывали влажными поцелуями шею и снова прошептали моё имя, еле слышно, почти неразличимо, а мне приходилось давиться собственными всхлипами, невысказанными «ещё» и «сильнее», от злости и нетерпения посасывать, прикусывать его пальцы, двигавшиеся у меня во рту почти синхронно с членом.

А потом меня как будто разорвало изнутри, и от пугающего удовольствия хотелось кричать в голос, но получалось только беспомощно скрести по выскальзывающей из-под пальцев простыни и выгибаться, пытаясь сжать бёдра и избавиться от этой тягостно-мучительной пульсации между ног.

— Тише, тише, иди ко мне, Полли, — Максим бережно развернул меня, прижал к своей груди и быстрыми, мимолётными касаниями целовал моё лицо, поглаживая по голове и плечам. Мне казалось, что из меня высосали все силы, перемололи внутренности и залили внутрь горячий сахарный сироп, жгущий и распирающий каждую клеточку тела, вызывающий не столько эйфорию, сколько сладкую агонию.

Выныривать из этого состояния пришлось резко и грубо, поддавшись чувству парализующего страха, вызванного настойчивой вибрацией моего телефона, брошенного на прикроватной тумбе. Я перелезла через начавшего ворочаться во сне Иванова, сделала глубокий вдох, увидев светившееся на экране «Мама» и дрожащими пальцами приняла звонок.

— Алло?

— Полина, немедленно сообщи мне, где и с кем ты сейчас находишься!

— Я поеду с тобой, — решительно сообщил Максим, хватая свою куртку с вешалки, пока я мелко дрожащими от страха пальцами пыталась управиться с молнией на своей. Я бросила на него быстрый взгляд, с удивлением отметив, что он когда-то успел натянуть на себя одежду, причём не домашние брюки и футболку, а джинсы и свитер.

— Нет.

— Что значит нет, Поль? — не терпящим возражения голосом поинтересовался он и перехватил у меня молнию, помогая застегнуться. — То есть мы вместе повеселились пару дней, а теперь ты одна поедешь разгребать последствия наших отличных выходных? Ты хоть сама понимаешь, что это даже звучит дико?

Внутри у меня скручивался плотный колючий узел страха, и я который раз оглядывала себя в так удачно висящее в коридоре зеркало, чтобы убедиться, что после наших вечерних ласк у меня не осталось засоса. Обычно Иванов делал всё очень бережно и аккуратно, но именно сейчас, в свете внезапно навалившихся проблем, я бы вовсе не удивилась, обнаружив на своей шее багряные пятна.

И пока меня вовсю занимало собственное побледневшее отражение с горящими глазами и обкусанно-зацелованными до кровяных точек губами, можно было спрятаться от правды и не обращать внимания на то, что он пытался мне втолковать.

Не время. Не место. Не та ситуация, когда я могла бы осмелиться и показать его своим родителям. Просто не могла решить, чего боялась больше: что после этого они сразу люто возненавидят его или он сам больше не захочет иметь со мной ничего общего.

— Ты просто не знаешь моих родителей.

— Вот и узнаю. Или от них ты меня тоже собираешься по углам прятать? — я видела, насколько раздражённым он становился с каждой секундой этого разговора, как и всегда, когда не мог взять контроль над ситуацией и ощущал себя беспомощным. Среди бушующего моря обиды, непонимания и злости в его взгляде мерцал маленький маячок надежды, гасить который мне самой было нестерпимо больно, но принятое мной решение казалось единственно верным сейчас, и я просто стыдливо опустила глаза в пол. — Понятно. Значит, так и останусь мальчиком на выходные.