— Вот не стыдно тебе, а, Макс? Я тебя малышом на руках носил, и где теперь твоя благодарность?

— Да у нас разница меньше двух лет, на каких руках ты мог меня носить, придурок?

— Приподнимал над полом и ронял вниз головой. Теперь вот понимаю, что зря — с возрастом это сказалось, — фыркнул Артём и, заметив резкое движение в свою сторону, бросился прочь от брата, одним прыжком перемахнув через диван и выдав жалобное «помогите!».

Глядя на то, как Ивановы дурачатся и пытаются свернуть друг другу шеи (или не свернуть — по ним вот так сразу и не поймёшь), я очень красочно представляла себе идиллию в этом доме. И заключалась она вовсе не в тихих семейных вечерах с разговорами по душам, обсуждением последних новостей или выстраиванием амбициозных планов на будущее. Здесь уют прятался за сарказмом, внезапно выливаемым на тебя ушатом ледяной воды, за ребяческими тычками и пинками, которые эти взрослые дети не стеснялись отвешивать друг другу при первой же возможности, и за искренним, заразительным смехом, эхом прокатывающимся по всему дому.

Когда из кухни начал вовсю расползаться пряный запах готовящегося глинтвейна, от которого я до сих пор как наяву ощущала наши горячие и терпкие поцелуи в парке, мне особенно сильно захотелось свернуться клубочком под боком у Максима и дышать часто-часто, чтобы успокоить бешено колотящееся от приятных воспоминаний сердце и как можно глубже вдохнуть в себя его аромат. А ещё хотелось сказать, какая же я дура, что готова была уйти этим утром, даже не попытавшись выслушать его и узнать правду.

Наверное, мне просто подсознательно нужно было найти вескую причину сбежать как можно скорее. Потому что не только каждый день, а каждый час рядом с ним связывал меня невидимыми путами чувств, которые стремительно разрастались и становились крепче, не оставляли ни единой возможности выбраться. Я думала об этом постоянно, ощущала, как утопаю всё глубже, неминуемо, неотвратимо, а сделать с этим ничего не могла. И ведь на самом деле не хотела ничего с этим делать.

Просто млеть от наслаждения оказалось уже достаточно.

Вечер обещал быть действительно потрясающим: в очаге на веранде разводили огонь, плетёные диваны заполняли всеми имевшимися в доме подушками и пледами, не надеясь согреться за счёт одного лишь глинтвейна, а крайне довольный Никита принёс из своей комнаты гитару, поглаживая её с таким трепетом и восторгом, что только ленивый (то есть я) не воздержался от пошлых шуток на этот счёт.

Ожидаемые гости лучший друг Никиты по имени Ярослав со своей девушкой — приехали как раз в тот момент, когда мы все поудобнее рассаживались на диванах, с горящими от предвкушения глазами наблюдая за огромной кастрюлей с ароматным алкоголем. Максим как раз делал ставки, через сколько минут на меня найдёт опьянение, я в ответ слегка прикусила его за хрящик уха, заодно шёпотом пообещав, что с таким длинным языком ему тоже придётся волноваться за свою жизнь, пока мы спим в одной комнате.

Было так потрясающе хорошо, настолько волшебно, что я предпочла отмахнуться от пронзительного воя тревожной сирены, вовсю разносившегося в сознании, и сосредоточиться только на ощущении счастья, тёплыми волнами накрывающего моё тело.

— Полинка? Романова? — смутно знакомый девичий голос заставил меня вздрогнуть и тут же обернуться, открыв рот от изумления.

— Алина? — на всякий случай переспросила я, в глубине души лелея надежду, что сейчас меня просто растолкают и этот момент окажется лишь частью какого-то нелепого сна. Потому что это Москва, чёрт побери, и среди десятка миллионов человек я не могла столкнуться здесь именно с ней.

— Вот это сюрприз! — довольно искренне воскликнула она, дёргая за рукав своего парня. — Мы с братом Полинки были одноклассниками!

«И не только…» — пронеслось у меня в мыслях, пока я старательно натягивала на себя подобие дружелюбной улыбки.

***

Языки пламени стелились по серым камням очага, прорывались за их пределы и игриво облизывали жаром наши колени; алым маревом отражались от стеклянных стен и прорывали холодную мглу своим тревожным светом, создавая атмосферу таинственности и волнующей интимности.

Никита со своим другом по очереди напевали песни под гитару, горячий глинтвейн обжигал горло и разливался по телу терпкой истомой, приятной тяжестью сползавшей в низ живота. По мере того как плед и свитер перестали достаточно согревать меня, а количество уже выпитых мной стаканов перевалило за отметку три, я как-то постепенно переползла из-под бока Максима прямиком к нему на колени, при этом вцепившись в него руками и ногами так крепко, словно детёныш, опасающийся потерять маму среди опасных тропических зарослей.

Фантазия неизменно подкидывала мне образ двух светловолосых и голубоглазых мальчишек, притаившихся снаружи и завороженно наблюдавших за происходящим на веранде сквозь стекло, и чем отчётливее я представляла их детский восторг, тем больше нежности испытывала к этому огромному, тёплому и самому надёжному парню, в чьих объятиях пригрелась.

Моему парню. Мо-е-му.

От мысли этой я таяла быстрее, чем от бушующего рядом огня, лукавыми отблесками отражающегося в его глазах. Воровато склонялась к его шее, оставляла на ней поцелуй, еле сдерживаясь, чтобы не прихватить горячую кожу зубами и не оставить на ней яркую и пошлую отметину, а в ответ получала лёгкий щипок за ягодицу, предупреждающий о том, что за эти дерзкие попытки раздразнить его меня ещё будет ждать наказание, стоит нам только остаться наедине.

А мы не ангелы, парень, нет, мы не ангелы,

Тёмные твари и сорваны планки нам.

Если нас спросят, чего мы хотели бы,

Мы бы взлетели, мы бы взлетели…

Это был бы просто потрясающий вечер, если бы на расстоянии вытянутой руки от меня не сидела первая девушка моего брата. Та самая, которая много лет назад бросила его, разбила ему сердце, но не стеснялась годами держать на коротком поводке и прибегать к нам домой, как только ей нужна была помощь. Та самая, которую по не поддающимся логике причинам безмерно обожали мои родители, наседая на Костю каждый раз, когда тот решительно пытался оборвать с ней всё общение.

Маленькая пиявка с милой улыбкой и коровьим взглядом, которую я ненавидела всеми фибрами души за ту боль, что она играючи причинила моему брату.

Первые минут десять после своего появления Алина успела задать мне столько вопросов и столько раз произнести имя Кости, что у меня скулы свело от попыток держать непринуждённое выражение лица. К счастью, неприятно всё это слушать оказалось не только мне, и сам Ярослав в итоге очень резко и уверенно оборвал её на полуслове, подарив мне возможность почти на час расслабиться и забыть о том, кого мне на сегодня подкинула судьба-злодейка.

— Полин, а вы с Аней что, больше не общаетесь? Только недавно с ней тебя вспоминали, — вновь подала голос Алина, стоило только музыке стихнуть. Мне захотелось громко выругаться, ведь моя бывшая лучшая подружка Анька жила с ней в одном подъезде, и нет сомнений, что в течение нескольких дней они обязательно обсудят столь неожиданную встречу пиявки со мной. Вопрос только в том, как быстро пересказ этого вечера дойдёт до Анькиной мамы, а от неё — к моей.